Залитое солнцем поле. Густой заслон созревшей, позванивающей под лёгким ветром пшеницы. Небывалая жара. Таким мне вспоминается лето семидесятого года в тацинской степи.
Комбайн с трудом вгрызается в непроходимые, густые сплетения похрустывающих колосьев. Да, небывалая жара и небывалый урожай. Такого хлебного изобилия эта степь ещё не знала. До той поры, пока всё это не увидел своими глазами, не мог предположить, что земля наша может уродить такую тяжёлую ниву, что и комбайн не пробьет её. Машина, сдерживаемая сплошными перекатами пшеницы, замедляет ход и, словно уязвлённая неожиданным сопротивлением, напрягает все свои силы и идёт на новый приступ. Я слышу, как тяжело дышит, как буквально задыхается её могучий мотор.
<…> Погода у нас, на Дону, редко бывает устойчивой, глядишь, в самый жаркий час, когда огнедышащее светило в полной силе, вдруг зашумят воробьи, начнут кататься в пыли, петухи запоют в неурочный час и тут же, следом, как и полагается по давним народным приметам, потемнеет в степи, забарабанят дробные капли, закружит, зашумит дождь…
Андриасов, М. Черников и другие // Земное притяжение. — Ростов-на-Дону, 1971. — С. 131–132.
