В степи, с чабрецом и полынью в соседстве, лежу я,
всем телом к земле припадая — на этом стою.
Стихии и страсти вовсю надо мною бушуют
и тупятся косы, изведавши твёрдость мою.
А стрепета трепету в воздухе, так же как стае,
растаявшей в небе, меня не смутить. Я давно
своё назначение понял и, мхом обрастая,
долдоню: я — камень. И мне воспарять не дано.
Ни церкви на мне не построят, ни дома. Обида
не сгложет, однако, булыжник, — на собственный счёт
смешно обольщаться. Так вышло, такая планида.
Я камень лежачий, вода под меня не течёт.
Но снится и снится, что жизнь я знавал и другую,
что место моё — в очаге в чьём-то тихом дому,
и странное чувство, названье никак не могу я
припомнить, что грело сильнее огня… Но кому
повем я печаль, если сам уже всё позабыл?
Кузнечику разве… Столетья лежу близ дороги —
…телеги, кареты, машины… Любой бы завыл
по — волчьи, да толку? А выглядеть стыдно — убогим.
Ах, если б меня кто-то просто погладил рукою
и даже, играя, пускай, звезданул молотком —
вот было бы счастье! Ну, надо же, чувство другое
вдруг вспомнилось… Даже пахнуло парным молоком.
…Смотри, как раскис. Из варяг собрался что ли в греки?
Да поздно уже в этой жизни хоть что-то менять.
Я — камень, кремень. Ни за что не унижусь. Вовеки!
И не... Боже мой, да возьмите ж с собою меня!
Буравчук, Г. В степи, с чабрецом и полынью в соседстве, лежу я… // Перекресток : стихи. — Ростов-на-Дону, 2005. — С. 32–33.
