Мы уже подходили к хутору, когда навстречу нам мощной волной ударила лихая песня с отчаянно-удалыми присвистами и гиканьем. Из-за ветряных мельниц вывернулась колонна всадников, числом не менее сотни. Мы с отцом отошли в сторону от дороги, в пшеницу. Я замер на месте. Всадники двигались шагом прямо на нас. Я прижался к отцу, схватил его за руку.
— Не боись, сынок. Это казаки, видать, едут на майские сборы, — сказал отец.
Песня, вырывающаяся из десятков мужских сильных глоток, приближалась, как морской гремящий вал. Рыжеватой масти красавцы дончаки, словно отлитые из желтой меди, стройными рядами двигались по дороге, перебирая длинными тонкими ногами в такт маршевой песне и поднимая розовеющее на утреннем солнце облако пыли.
Всадники, все как один в белых холстинных гимнастерках, перепоясанных крест-накрест узкими ремнями, в фуражках с белым верхом и красным околышем, прямо, не горбясь, восседали в седлах. У каждого всадника на левом боку — шашка. Чубы, смоляно-черные, светлые, как ковыль, и рыжие, словно кукурузные спелые волокна, задорно торчали из-под сдвинутых вправо фуражек и уже успели запылиться.
Отряд казаков перешел на мелкую рысь и, оглушая нас песней, продефилировал мимо. За ним потянулось с десяток подвод, нагруженных старинными, обитыми жестью сундуками, походными сумами и мешками. На мешках сидели пожилые бородатые казаки с сосредоточенными, угрюмыми лицами.
— Провожают сынков в лагерь… До шляха. Проводят — и вернутся обратно, в хутор, — пояснил отец…
Шолохов-Синявский Г. Ф. Казачья бурса // Горький мед / Г. Шолохов-Синявский. М., 1966. С. 278-279.
