В окне бегут ровные, как стол, кубанские степи. Поезд пересекает реку Кубань, мелькает преддверие Ростова, утопающий в зелени Батайск — и мы на границе донской земли. Жирный чернозем вплотную подступает к полотну железной дороги, у Аксая мелькает широкая водная гладь Дона, издали встает серебряный купол войскового собора на Новочеркасской горе… Тут под водительством Подтелкова зарождалась советская власть на Дону. Проскакиваем Глубокую — здесь был ликвидирован отряд легендарного белого партизана Чернецова… Но вот и глухой степной поселок Миллерово. Пора выходить. Дальнейший путь предстоит продолжать в автобусе.
Случайный попутчик, возвращающийся из коммерческой поездки в Ростов — груши продавал, сокрушенно пожимает плечами и говорит, что после обеда автобусы на Вешенскую уже не идут. Простояв часа полтора на пыльном перекрестке с надеждой доехать на попутной машине, возвращаемся на станцию. Там, к нашей радости, видим маленький синий автобусик, переполненный людьми. Табличка объясняет — направление на Базковскую, это в трех километрах от Вешек. Но как попасть в желанную посуду? Обращаюсь к старшему диспетчеру, объясняю, мол, мы из Чехословакии, едем к Шолохову. Парень тут же высаживает из автобуса двух местных граждан, уговаривает их отложить поездку на завтра, и мы с Алешкой водворяемся на первые места. В Ольховом Роге остановка, чтобы утолить жажду, так как жара нестерпима и суховей буквально высушивает слизистую рта и носа до такой степени, что перестаем чувствовать нежнейшие ароматы.
…Пылит дорога, горизонт бесконечен, солнце быстро катится к западу, и вот в розовых сумерках мы въезжаем в хутор Базковский, теперь переименованный в станицу. До Дона талями, по песчаным кучугурам — не менее трех километров. Вешенская — на другой стороне реки. К счастью, в Вешенскую направляется несколько попутчиков, и мы уговариваем упрямого шофера довезти нас до переправы.
Южная теплая ночь горит изумительно крупными звездами. Чувствуется близость большой реки, и на другом, высоком берегу блестят одинокие огоньки казачьих куреней.
— А во-о-он там, на бугре, дом Шолохова. Смотрите, в нижнем этаже еще светится, — говорит наш новый знакомый, политработник, едущий по делам в Вешки.
Ночью ждать парома долго. Но вот из темноты выныривает перевозчик и предлагает переправиться на баркасе. Устраиваемся на среднюю скамью. Напротив — две пожилые казачки с узлами и сумками. Опустив через борт руку в священную для меня воду батюшки-Дона, пропускаю ее между пальцами, мочу разгоряченный лоб и пью ее, крестясь, как причастие. Старуха-казачка, подавая мне эмалированную дорожную кружку, приговаривает:
— Пейте, пейте донскую водицу — она сладкая, легкая… Из нашего кормильца-Дона…
Но вот баркас мягко зашуршал у прибрежной гальки — и мы под крутым яром, на котором в еле видной синеве маячит старинная церковь. Поднимаемся по песчаному спуску к станице, подходим к так называемому Дому колхозника — это небольшая гостиница, помещенная в одноэтажном казачьем курене. В слабо освещенной передней нас встречает пожилая женщина в белом, по-казачьи повязанном платке. Это — заведующая гостиницей. Узнав от нашего спутника, что мы из Праги, вводит нас в небольшую комнату с двумя кроватями, этажеркой, телефоном и керосиновой лампой на лежанке печки. Спрашиваю:
— Можно соединиться с квартирой Шолохова?
— Пожалуйста, поднимите трубку и попросите соединить с Михаилом Александровичем.
Через минуту голос:
— Квартира Шолохова. Кто говорит? Рекомендуюсь и через минуту слышу:
— Это ты земляк из Чехословакии? Ты что же это так поздно? Ты клетский? Что же это ты за сорок лет не научился по новой орфографии писать?
Келин Н. Встречи с Шолоховым // Казачья исповедь /H. А. Келин. Жеpтвы Ялты /H. Д. Толстой. Москва, 1996. С. 126-127.
Испить бы из Дона шеломом,
Погладить певучий ковыль —
Болящего волей и домом
Покрыла дорожная пыль…►