Я понимал важность происходивших событий и стремился как можно больше увидеть, но осмыслить, разобраться в сложившейся на Дону непростой обстановке, конечно, тогда не мог. Так случилось, что именно Новочеркасск стал центром борьбы против революции на юге России. Большой популярностью в буржуазных кругах пользовался генерал A. M. Каледин, избранный в мае 1917 года войсковым атаманом и главой Донского войскового правительства; его помощником стал кадет М. П. Богаевский. Но уже в январе 1918 года Каледин понял безнадежность сопротивления, сложил с себя полномочия войскового атамана и застрелился. Не состоялся переезд свергнутого Временного правительства Керенского в Новочеркасск, в помещение Донского политехнического института. Но до окончательной победы советской власти на Дону было еще далеко. Бои шли не только в окрестностях и на подступах к городу, но и на улицах Новочеркасска. Особенно тяжелым был 1918 год. Новочеркасск несколько раз переходил из рук в руки. Регулярные занятия в гимназии и других учебных заведениях прекратились. Нам давали задания на дом и проводили проверочные работы. Я с увлечением читал «Детство, отрочество, юность» Льва Толстого и пробовал записать свои ранние воспоминания; изучал историю XIX века и сочинял «историческую повесть в двух частях» о борьбе за независимость Кубы. Отец, директор туберкулезного санатория, преподавал теоретическую и профессиональную гигиену на всех факультетах Донского Политехнического института, вел большую общественную работу (с 1911 по 1919 год он председатель Новочеркасского отделения Лиги борьбы с туберкулезом, а c 1919 года — председатель Общества донских врачей в Новочеркасске). Я видел, как он много работает, и старался помогать маме по хозяйству, работал в саду, ухаживал за кроликами. Иногда я по несколько дней проводил у отца в санатории, где было спокойнее.
Я продолжал вести записи в дневнике, иногда вклеивал вырезки из газет, фиксируя, но не анализируя события. Вот некоторые из них.
«Суббота, 10 февраля 1918 года.
... Утром покормил кроликов, собрал и упаковал вещи и сложил на маленькие самодельные сани, пошел в санаторий пешком... В тот день я еще мог позвонить маме, чтобы не тревожилась. Ночью в городе неизвестными был убит врач, знакомый отца, я дружил с его сыновьями. Тела его и извозчика были обнаружены за городом, убийцы скрылись.
Вторник, 13 февраля.
Сегодня утром станица Грушевская, а днем Новочеркасск заняты матросами, красногвардейцами и другими большевическими войсками... Телефонная станция, почта, телеграф, банки и прочие учреждения не работают...
15 и 16 февраля. Из гимназии прислали уроки, и мы учились...
2 марта (17 февраля). Сегодня по всей России введен новый стиль. В санаторий приходил навещать своего знакомого, который здесь лежит, наш учитель Василий Сергеевич Розов. По его словам, скоро в гимназии начнутся занятия, а пока надо учить заданное на эту неделю... Вечером, по моему предложению, организовали шахматный и шашечный турнир, в котором примут участие все желающие больные...
4 марта, понедельник. Газет нет, и ничего о политических событиях неизвестно, а слухи ходят самые невероятные...».
Санаторий находился всего в двух с половиной верстах от Новочеркасска. Отец приезжал через день. Двухэтажное здание с верандами, застекленными и открытыми, построено было на средства богача Бокова; второе здание, поменьше, одноэтажное — Шапошниковское. В санатории постоянно жил врач, две сестры милосердия, сиделки и другие работники. Было паровое отопление, ванны, но провести электрическое освещение не удалось, вечерами зажигали керосиновые лампы. Даже в это трудное время больные не голодали».
Весна наступила рано. Вот как я описал ее в своем дневнике:
«Воскресенье, 10 марта. Утром ходили гулять с двумя моими приятелями Сережей и Адей. Оттепель. Весело хлюпают подметки солдатских сапог, которые мне страшно велики, но я надел их, чтобы не утонуть в грязи. Миновав санаторские ворота, мы выходим за ров, который окружает рощу, и ложимся на еще не стаявший, плотно слежавшийся снег во рву. Я лежу и смотрю. Смотрю на город с куполами церквей, на голые деревья с большими почками, на маленькую травку на оттаявшем бугорке, и кажется, что не ушел бы из этого царства тепла, света, солнца и тающего снега. И вдруг, о чудо! В высоте слышен жаворонок, первый ранний жаворонок!
Мы смотрим наверх, но не видим маленькой птички. Откуда же могли вылететь эти чудные первые весенние звуки? И незаметный жаворонок все веселей и смелей поет свою песню весны. Смотрю на восток и вижу, что только там есть слабые, маленькие облачка, будто кто-то нарисовал их тонкой кистью, и будто они тают от солнечного света. Но пора идти назад. Я встаю, отряхиваюсь от снега и иду по дороге. Опять хлюпает грязь, опять звенит песня жаворонка, и опять я дышу, вернее, пью свежий, опьяняющий весенний воздух. Нам не хочется идти домой, и мы, сделав шагов двадцать, поворачиваем и, по общему решению, идем на кладбище. Елочки зеленеют меж белых мраморных крестов. Много новых могил, совсем свежих... А вверху, в безоблачном небе, щебечут на все лады веселые птички...»
<…>
9 апреля после уроков в гимназии я отправился в музыкальную школу. Мимо проскакала сотня казаков, но такое случалось часто, и я не обратил на это внимания. Хотелось есть, я купил булку и съел ее. Преподавателя еще не было, и я стал учить уроки на завтра. Внезапно я услыхал такой звук, который можно только сравнить с тем, как если бы об стекло бросили горсть гороха. Я выглянул в окно во двор школы. Оказалось, что все подворье заполнено людьми. Только тогда я понял, что на улице идет перестрелка. Я посмотрел из окна залы, которое выходило на улицу: на улице было пусто, только изредка перебегали пешеходы и красногвардейцы. Я пошел в канцелярию: здесь никого не было. Забежавшая с улицы публика и преподаватели собрались в прихожей и на лестнице. Из разговоров я понял, что казачьи войска Голубова и Смирнова уходили из города, а в это время к вокзалу на площади подошли бронированные поезда с красногвардейцами. За каких-нибудь двадцать минут на Платовском, Ермаковском и на других улицах были расставлены пулеметы и размещены цепи красногвардейцев. Я оставил в школе учебники и скрипку и налегке через дворы, иногда по крышам, иногда перебегая улицы, под пулями, прибежал домой. Обо мне, конечно, беспокоились. У нашего дома тоже лежала цепь матросов. Целый вечер пули летали около дома...
В нашем доме ночевали красноармейцы, двенадцать человек. Мы спали несколько ночей одетыми. Снова начались трудные дни. С крыши нашего дома я видел бои, которые шли на окраине. Запомнилась уличная сцена: казак на худой, голодной кляче, сзади с грузовика крик: «Лезь к нам, а лошадь пристрели». Раздались три выстрела, и лошадь рухнула на мостовую. Казак деловито снял седло и сел в грузовик. Я был в это время на улице, у подъезда. Около нас засвистели пули и шлепнулись о мостовую. Несколько пуль попало в карниз соседнего дома, и осыпались кирпичи... Мы вошли в дом, сели на диван и начали говорить о том, как человек ко всему привыкает. На окраине города идет бой, а мы сидим дома и разговариваем под рев пушек и трескотню пулеметов...
В дни затишья мы приходили в гимназию, писали работы и отвечали уроки. Переводные оценки у меня оказались 4 и 5, только по математике, которая всегда мне давалась с трудом, — 3.
Бабушка Оля писала из Петрограда, что там голод. В Новочеркасске поднялись цены на базаре: фунт мяса (400 граммов) — 3 рубля; нас очень выручали мои кролики.
В мае, рано утром, разбудили казаки: арестовали нашу домработницу Нилу. Мама спросила: «За что?» — «За агитацию», — ответил станичник. Нила была большевичка. «Ну, собирай свои пожитки да идем, — сказал другой казак, — авось живая останешься». И Нилу увели. Недели через две она вернулась, и я записал ее рассказ о том, что казаки нередко расстреливали заключенных без приказа, по собственному почину. Заставляли сначала рыть братскую могилу и партиями, человек по пятьдесят, ночью расстреливали. Но тюремные служители к заключенным относились сочувственно, иногда тайком подкармливали, так как еду в тюрьме давали только раз в сутки, да и то какую-то бурду, именуемую «борщем».
В городе началась эпидемия тифа. Отец сделал нам прививки, а кроме того, мы носили на шее маленькие мешочки с нафталином и камфарой. Занятия в гимназии часто отменялись, но мы много работали в столярной мастерской. Не прекращалась работа в редакции гимназического журнала «Зелёное кольцо».
Весной 1919 года сыпной тиф особенно свирепствовал. Помню, что меня потрясла картина похорон умерших от сыпняка: голых, без гробов, без священника, ссыпали в одну яму и зарывали.
Когда кончилась работа в столярной мастерской, я устроился в садоводство. Сажали рассаду с семи утра до семи вечера с небольшими перерывами для еды в двенадцать и в четыре часа. За два дня мне заплатили двадцать три рубля, но на этом все и кончилось, так как в садоводство прислали на практику курсисток и появились даровые руки.
Тем временем был, наконец, напечатан наш журнал «Зелёное кольцо». На «торжественное заседание с чаепитием» все участники и редакторы собрались у нас.
9 мая 1919 года я приехал в Ростов и 10-го посетил писательницу Мариетту Шагинян.
11 мая я возвращался домой пароходом «Петр» по Дону и Аксаю. Шли против течения, иногда над затопленными лугами, кое-где из воды высовывались верхушки деревьев. После станицы Акскайской вода разлилась на 75 верст, так что берегов не было видно...
В ту весну я прочел все самые значительные произведения Льва Толстого, читал Достоевского, Пушкина, Лермонтова, «Историю искусств» Гнедича. Но занимали меня не только книги. Я играл с приятелями в гандбол (так называли игру в ручной мяч) и в футбол, занимался гимнастикой и борьбой, катался на велосипеде и играл в шахматы, изучал язык эсперанто и собирал коллекцию марок, сочинял и иллюстрировал домашний юмористический журнал «Пропеллер» и пытался научиться танцевать. Я не пропускал возможности побывать в театре, а лучшие спектакли, такие, как «Ревизор», «Горе от ума», «Преступление и наказание», видел по несколько раз. Летом смотрел представление приезжей цирковой труппы и был несколько раз в оперетте. Однажды я записал в своем дневнике: «Не хватает времени на все, что хочу сделать. Если бы в сутках было тридцать–сорок часов!!!» Многие годы потом мне всегда не хватало времени.
Мануйлов, В. А. Записки счастливого человека : Воспоминания. Автобиогр. проза. Из неопубл. стихов / В. А. Мануйлов. — Санкт-Петербург, 1999. — С. 66–70.
