Майская вьюга

В низине, там, где начинался вишнёвый сад, словно до­зорные воины-богатыри, росли огромные с роскошны­ми кронами, стройные тополя. Впрочем, «росли» об этих вели­канах мог говорить не каждый. Почти все в хуторе их знали всю жизнь вот такими могучими и сильными. Разве что старые люди ещё помнили, как они росли. В тени тополей каждую весну буй­но цвела и приносила осенью полнозёрные красные гроздья белокустая калина. А вокруг неё, почти с головой спрятавшись в траву, вызревал упругий полосатый крыжовник с такой про­зрачной кожицей, что сквозь неё можно было пересчитать жел­товатые зёрнышки — косточки.

Через узкую стежку, за поливным огородом, охраняемым от всех невзгод тихо шепчущимися тополями, раскинулся ста­рый вишнёвый сад. Умершие деревья нарушили стройность его рядов, но именно этот кажущийся беспорядок придавал саду естественную гармонию, прозрачность и прелесть дивной при­роды.

В верхушках тополей вечно горланили грачи, устраивая бесконечную возню на своих бесчисленных довольно примитивных гнёздах, выводили птенцов, улетали глубокой осенью, а с первыми весенними проталинами затевали новый галдёж. К ним привыкли, их всегда ждали. И никто не мог представить себе тополя без чёрных, как и их хозяева, гнёзд.

Прямо под выпирающими из земли мощными корнями тополей с незапамятных времён унимал жару своей прохла­дой и свежестью колодец с добротным дубовым срубом и по­катым навесом: чтобы мусор в него не падал. Вода в колодце всегда была чистая и студёная, хотя и держалась совсем близ­ко к поверхности почвы: на уровне двух-трёх брёвен сруба. Бывало, нагнёшься, зачерпнёшь полное ведро и задрожит, за­серебрится пойманный для нужд житейских родник, словно живительный сок самих тополей, отданный земле и людям от избытка сил.

Тополя даже что-то вроде фамилии своей имели: звали их карповыми. Карпа, что срубил свой курень под тополями, а по­том сад вишнёвый разводить стал, давно уже в живых не было. Служил в Красной коннице комиссаром. Так, в память о добром земляке и прозвали хуторяне тополя карповыми. Теперь в ку­рене жил с семьёй его сын, Кузьма — человек бирюковатый, не­людимый, скупой и хитрый. Но, чего нельзя было у него отнять: мастер на все лады — умел дом срубить, печку с вихревой тягой сложить, рамы оконные, двери филенчатые вязать, резьбу по дереву знал, но больше всего любил бочёнки да кадушки де­лать... Может, потому и в хуторе к нему терпимо относились, а некоторые, особенно вдовы, даже заискивали: авось, случится по какой надобности обратиться, подешевле столковаться можно будет за плату.

<…>

...После тёплых майских дождей на огородах буйно пошли в рост сорняки. Солнце клонило уже к западу, а мы с дедом ни­как не могли «добить» небольшой уголок кукурузы. Тяпка моя стала чугунной, хотелось забраться в тень под тополя и заснуть под шёпот листвы.

С тополей медленно спадал белый пух, потоки тёплого воз­духа плавно несли его от сада, и он хлопьями ложился на скру­ченные жарой листья кукурузы, устилал ватным покрывалом землю, лип к лицу, назойливо лез в ноздри и в глаза...

Дед, опёршись одной рукой на держак мотыги, а другой выбирая пух из бороды, озабоченно, с тревогой проговорил:

— Тополь рано завьюжил. Майская вьюга тополиная — не к добру. Пух полетел прежде времени — жди ветров горячих, за­сухи. Да вон и листья, гляжу, скрючились, опадают. Вид у топо­лей в этом году какой-то хворый. Нездоровится, одним словом, старичкам. Тополя беду предвещают. Чует моё сердце...

В середине лета, когда началась жатва, тополя стояли уже совсем голые, без единого листочка. Опустевшие чёрные грачиные гнёзда ещё более усугубляли печальную непонятную и тревожную картину. Предсказание деда не сбылось. Хлеб вы­дался рослый, колос тугой, сильный, зерно ядрёное, золоти­стое, богатое крахмалом... Людям, обрадованным таким сча­стьем, некогда было горевать по тополям.

Губанов, Г. В. Майская вьюга // На хуторе дальнем... : [рассказы] / Георгий Губанов. Ростов-на-Дону, 2012. С. 5154.

ещё цитаты автора
ГРИЦЕНКО Анатолий Иванович
ГУЛЬ Роман Борисович
 
12+