В восьмом часу утра курчавый человек в трусах с треском отодрал дверь.

Масло и песок густым слоем лежали на его груди. Он отвернул кран и с жадностью сунул голову в рако­вину водопровода.

Я и до сих пор никак не пойму, каким образом это мохнатое видение, явившиеся мне в ранний час в хруп­ком доме Русгерстроя, ухитрялось плавать в том не­большом количестве воды, которое могут удержать человеческие руки.

Но оно плавало. Оно фыркало, пускало воду струй­кой как кит, оно ныряло в ладони.

<…>

Он оборвал веревку, которой, боясь за стекла, я ночью притянул сломанный шпингалет к ножке кухонного стола, — оборвал и голым животом лег на подоконник.

Тогда по спине, по ногам, по шевельнувшимся ло­паткам я заранее угадал два слова, которые он скажет, вернувшись в комнату из открытого окна.

Хмуро завертывая рукава, он сказал эти два слова:

—Дует, сволочь!

Дул суховей.

Он дул пятый день, и веки у всех распухли и загнулись вверх как у лоцманов, всю жизнь водивших корабли против ветра.

Он дул пятый день, и пятый день пыль плот­ными столбами шла по дорогам, заваливая фары и глаза.

И пятый день все ели суп пополам с песком, потому что каждая комната была как русская печь и нельзя было закрывать окна.

Он дул пятый день, и пятый день дышать было нечем.

Но суть была конечно не в том, что веки у всех рас­пухли и загнулись вверх, как у лоцманов, всю жизнь водивших корабли против ветра.

И не в том, что дышать было нечем.

Суть была в том, что он дул пятый день, а на шестой зерно превращается в пыль ...

Мы вышли на площадь.

Тент, под которым пили ситро, читали газеты и еще вчера начальник учета устраивал здесь свои лету­чие совещания, так похожие на проворные и точные разговоры военных, брошенных в непредвиденный поход — этот тент был сорван.

Печальное крыло Гарпии, он висел на лесах водо­напорной башни.

Плотный, горячий ветер дул вдоль Главного хутора, по дорогам и без дорог.

Он срывал вывески и менял их места, — так что вы­веска ЦРК торчала у дверей библиотеки, а библиотеч­ная качалась над душами, раскатываясь, как театраль­ный гром.

Длинноногий, он входил в Зерносовхоз с одной сто­роны, а уж на другом конце взлетали фонари, и каменщики на постройках закрывали лица от раскаленной пыли, забивавшей уши и рты.

И скромная женщина в книжном киоске казалась раздутой как вербный чортик и не сидела, а плыла на шарах вздувающейся юбки, и все ее газеты и журналы, прикрепленные кнопками к витринам и прилавку, вдруг начинали шуметь и шелестеть, как часы в часовой лавке, бог весть почему, все разом начинают бить в одно и то же время.

Каверин, В. А. Суховей // Пролог : путевые рассказы / В. Каверин. Ленинград, 1931. С. 3841.

ещё цитаты автора
ИТКИН Моисей Рувимович
КАЛАБУХОВА Инна Николаевна
 
12+