Мика идет по Садовому проспекту, и все взрослые смотрят на него. У Мики кружка. Да, та самая жестяная кружка на сером шнурке. Он идет медленно, придерживая кружку рукой, и больше всего ему хочется, чтобы встретился какой-нибудь знакомый с Казанского переулка. Но пока Мика видит только одного знакомого — Шуру. Он идет чуть поодаль, и у него тоже кружка.
Никогда еще Мика не был так горд и счастлив. Вот он наберет сегодня кучу денег, всех голодных накормит, и во всем городе будут знать, — что это сделал один он — домком Мика. А что скажет мама? Ах, что скажет мама? Ну, конечно, она не поверит, начнет дразниться, начнет что-то там говорить. Но Мика ей докажет — раз и покажет ей — два, и все деньги выложит на стол... Что тогда? Конечно, маме будет стыдно, и она поверит.
Да, это очень интересно! Подумать только, что можно сделать на те деньги, что они соберут с Шурой. Сто вещей сделать можно. Даже дом для детей построить или там пароход купить. Мало ли что можно. Мика идет по Садовому проспекту, бережно прижимая к груди пустую кружку. Вдруг его хватает кто-то за локоть. В чем дело?
— Ах, это ты, Шура? — разочарованно говорит Мика и с важностью спрашивает: — что тебе нужно?
— Что тебе нужно, что тебе нужно? — передразнивает его Шура. — А останавливать кто будет?
— Кого останавливать?
— Кого, кого?! Людей останавливать. Или ты думаешь, к тебе подходить будут?
И только теперь Мика вспоминает, что кружка его пуста. Он смущенно молчит. Шура продолжает сердиться.
— А я иду, как дурачок, за тобой. Не буду ж я подлетать раньше тебя! Думаю, может, ты подойдешь. А ты… — Шура машет рукой.
<…>
И Мика идет. Он волнуется, но идет к толстому дядьке в пенсне с черным шнурком. Шура тревожно наблюдает за другом. Прогонит или не прогонит? Что такое? Дядька лезет в карман? Мика поднимает кружку? Дядька щелкает его по носу и опять... да, и опять лезет в карман! Мика быстро идет дальше, он даже бежит, он разговаривает с женщиной и вновь протягивает кружку. Мика оборачивается и ищет глазами Шуру: видит он или не видит? Но Шура засматривается на какое-то дерево и делает вид, что он ничего не видит. Мика возвращается.
— Вот, — торжественно говорит он Шуре, — полкружки.
— Уже есть что-нибудь? — с притворным равнодушием спрашивает Шура. — Собрал?
Но Мика не слышит его. Он стоит подле прохожего в длинной кавалерийской шинели и, размахивая рукой, объясняет ему:
— Это голодающим! Знаете, есть голодающие с Волги. Знаете? Так это им.
Кавалерист смеется.
— А ты чей будешь?
— Я сын командира! — гордо говорит Мика.
— Боевой сынок, — качает головой кавалерист и лезет в карман. — Ну-ка давай свое горлышко, давай, — Мика протягивает кружку и, поклонившись, отходит в сторону. Он опять ищет глазами Шуру.
— Видал? — усмехаясь, говорит он, — видал?
Но Шура, больше не может притворяться, никакого спокойствия у него уже нет, он краснеет и со злостью смотрит на Мику.
— Ты что ко всем подлетаешь? — гневно говорит он, — только я соберусь, а ты уже летишь!
— Здравствуйте, — пожимает плечами Мика,— идут же прохожие.
<…>
В конце дня мальчики пришли в Помгол. Какой-то человек привычным движением распечатал кружки и высыпал на стол деньги. Длинными быстрыми пальцами принялся считать, с улыбкой посматривая, на друзей.
— Так, так, — сказал он, сбрасывая деньги в ящик, — вы молодцы.
— Молодцы, — сразу же согласился Шура и серьёзно кивнул головой. Все взрослые засмеялись. Мальчики переглянулись; не зная, хорошо это или плохо.
— Скажите спасибо вашему папе, — опять заговорил человек, принимавший деньги, — за то, что послал вас сюда.
— Он не посылал, — смущаясь, признался Мика, — его нет.
— Нет? А где же он?
— На фронте.
Все в комнате замолчали, и мальчики опять не знали, хорошо это или плохо. Но, наверное, это было хорошо, потому что взрослые смотрели на Мику и Шуру с ласковым любопытством.
Штительман, М. Е. В нашем переулке : (отрывок из повести) // Ленинские внучата. — 1940. — 25 сент. — С. 4.
