Четвертого мая, к полудню, солнце пригрело особенно щедро. И совхозе по всему чувствовалось: приближается, наконец, главный час...
Давно уже отцвели белокипенные, с едва уловимым голубоватым подсветом терны в балке Кермечной. Отполыхали на приманычских солонцах тюльпаны, обнажая в поисках тепла, ветра и мохнатых шмелей чуткие антенны пестиков и тычинок. Давно уже деловито гудели в лесополосах пчелы над желтой акацией и чернокленом. А мелиораторская весна все еще не давала сигнала к бою.
Старая примета: зацвел терн — сей кукурузу, открытая для себя богарниками, — не подходила. Новой не придумали.
И когда Сергей, все последние дни добросовестно возивший с собой прихваченный у агрономов термометр, еще раз промерил им землю на полях своего звена и увидел, что на глубине десяти сантиметров прогрелась она до долгожданных тринадцати градусов, это вызвало у него даже вздох облегчения. Хотя вроде бы ничего, кроме работы, такое сочетание цифр ему не обещало.
На полях звена не было сегодня ни души.
<…>
Тихим звоном звенел над степью теплый майский день. Едва уловимо пахло созревшей землей, сочно и терпко — молодыми, переполненными соком травами.
Ни щебета птиц, ни гула тракторов.
Бывает такое, очень короткое время поздней весенней тишины. Будто отдых перед новой дорогой.
Всякая рыба уже отметала на плесах и в балках икру. Сазан только готовится к своей терке.
Отпел любовные песни взрослый птичий народ. А желторотое его потомство еще лишь ворочается, вздрагивает под тонкой скорлупой, приближаясь к своему первому крику.
Ранний сев уже прошел. Поздний еще не начинался.
Макушкин, В. С. Здесь нам жить : повесть / Виктор Макушкин. Ростов-на-Дону, 1986. С. 11.
