Апрельским полднем, какие случаются на заре туманной юности, Каргин стоял на Большой Садовой улице родного города перед кинотеатром «Олимп». Такие кинотеатры — почти святилища — воздвигали тогда по всему свету, и тот, в родном городе, назывался прежде «Художественным». Но случилась революция, и все теперь переименовывали.
Грохотали под ветром вечные южные акации, женщины придерживали слетавшие легкие шляпы, все дома были украшены развевающимися полотнищами, транспарантами, яркие плакаты были наклеены на афишные тумбы. Из всех цветов выделялся красный — несколько дней назад отпраздновали Первое мая по новому стилю; синело и голубело небо, вовсю зеленели деревья. Стены здания, у которого стоял Каргин, были выкрашены чуть рыжеватой сепией. Это была первая весна беззаконной свободы и просто весна его счастья, когда он, гимназист последнего года, мог без страха прогуливать занятия в Петровской гимназии, ибо ни преподаватели, ни начальство уже не знали, за что и как надлежало карать. Вся прежняя наука находилась под подозрением, и единственная, остававшаяся вне, освоению которой Каргин и посвятил эту весну, была «наука страсти нежной», античная ars amandi. И вот сейчас он ждал ту, мысли о которой занимали его больше предстоящих экзаменов или происходивших вокруг политических перемен. Надежда (таково было весьма уместное имя барышни) сбежала из расположенной всего в трех кварталах от Петровской — женской гимназии Филипповой, что на Романовской, спешно переименованной в демократическую Сенную (сейчас, думая об этом, Каргин удивлялся дотошности памяти — он знал топографию родного города и помнил события девятнадцатилетней давности лучше, чем то, что происходило вчера), но, чтобы пройти это расстояние, Наде Волоховой требовалось все-таки чуть больше времени, чем ему перемахнуть через шумную и бестолковую Садовую к «Олимпу».
Вишневецкий, И. Г. Пламя : повесть // Новый мир. — 2018. — № 12. — С. 40–41.