Вчера, сорвавшись ни свет ни заря, помчался на вокзал встречать Деникина. Было еще очень рано — вокзал совершенно пустой. При мне приехал Богаевский, которого встретили с таким уважением (караул гаркнул: «Здравия желаю, Ваше высокопревосходительство!»), что я невольно подумал: «Чего это Африкану воздают божеские почести?» Узнал, что раньше 12-ти поезда главнокомандующего ждать нельзя, и вернулся домой пить кофе. Дома сияющая Агнесса Михайловна (она принадлежит к оппозиции) сообщила мне потрясающую новость: Краснов больше не атаман. (Этим и объясняются божеские почести Африкану, на основании Конституции принявшему атаманскую должность). Падение Краснова случилось в ночь со 2-го на 3-е. Заседание Круга было до крайности бурное. Оппозиция, не трогая самого атамана, резко нападала на его окружение, главным образом на Денисова, обвиняя его в неумелом ведении войны. У рядовых оппозиционеров это не было тактическим приемом, они действительно не хотели смены атамана в столь трудный момент, и если бы Краснов пожертвовал Денисовым, вероятно, атаманского кризиса не было бы. Но Краснов уперся, заявил, что недоверие Денисову есть недоверие ему, атаману, хотя Круг несколько раз подчеркивал, что атаману он доверяет и только требует смены его окружения, его советчиков. В сущности, Краснов повторил, только без театрального жеста, летний трюк с брошенным Кругу перначом. Но — поп bis in idem (Не следует повторяться, лат.). Хотя заявление об отставке произвело боль шое впечатление, им Краснов не столько улучшил свое положение, сколько помог тем из своих врагов, лидеров оппозиции, которые отставки хотели. В закрытом заседании страстная агитация этих врагов, а также (говорят злые языки) и парамоновские деньги сделали свое дело: лишь новочеркассцы и ростовцы остались верны Краснову, отставка была принята большинством 200 против 93. Узнав об этой сенсации, я поспешил на вокзал, где уже собрались всевозможные нотабли. Был здесь и Годаев с киноаппаратом. Нотабли находились в ужасном волнении: Краснов помчался навстречу Деникину с просьбою о вмешательстве; передавали, что Драгомиров, при всей своей ненависти к Краснову, страшно недоволен его отставкою. Никто не сомневался, что, если Деникин прикажет, — Круг должен будет перевыбрать Краснова: сейчас Дон всецело зависит от добровольцев. Только Парамонов ходил веселый, жевал свои вечные яблоки (почему-то он всегда покупает самые скверные, кислятину, от которых мгновенно на зубах оскомина), напевая что-то невозможное: «Тум-тум-тум». Он-то знал наверное, что Деникин не вмешается. Сказал мне: «Главное сделано: убрали! Теперь осталось только большевиков прогнать!» Часов в 12 лихо подкатил поезд. Годаев закрутил ручку аппарата, на перроне началось смятение, Африкан быстро вошел вместе с Парамоновым в вагон главнокомандующего. Они оставались там минут 20, потом вышли вместе с Деникиным. Краснов шел третьим, уступив второе место Африкану. Вид у него был совершенно спокойный, как будто ничего не случилось. Поздоровавшись с караулом, Деникин сел в автомобиль и уехал во дворец на совещание. В два часа началось заседание Круга. Я с Годаевым находились в зале. К сожалению, из-за света нельзя было произвести съемку. Заседание открылось речью Василия Акимовича Харламова, громким голосом провозгласившего: «Ваше высокопревосходительство, дорогой Антон Иванович! Наконец-то мы видим вас в нашей казацкой среде!» Говорил В.А. хорошо, с чувством (его белый шарф-галстух, столь для него типичный, трепетал и развевался, словно огромная бабочка), — о национальных задачах, о необходимости единеия всех сил для достижения свободы и порядка, о борьбе до победы. Не менее пылко говорили и остальные ораторы: речи их были сплошным воплем о помощи изнемогающему Дону. Особенно трогателен был простой казак-старик, почти со слезами нескладно пробормотавший: «Всё разорили... Убивают... Невмоготу. Жить нельзя. Помогите, ваше высокопревосходительство!» Говорил еще Бадьма Уланов, как всегда искренне и пламенно; он заявил, что мирный, тихий народ калмыцкий, всегда живший с казачеством, как брат с братом, взялся ныне за оружие и не положит его, пока хоть одна пядь общей родины, донской земли будет занята красной нечистью. Исаак Быкадоров, эффектный со своею черною повязкой, приветствовал конец пагубного раздора и несогласий, столь много вредивших общему делу. Подчеркнул, что казаки не мыслят освобождения Дона вне освобождения России.
Деникиным я невольно залюбовался. Все время, пока к нему обращались с речами, он стоял прямо, навытяжку, как воплощение воинской доблести и дисциплины. Ответ его был прост и благороден. Он говорил как победитель, но без хвастовства. Внушительно заявил, что не будет, не хочет мешаться в казачьи внутренние дела, тем дав понять красновцам, чтобы не надеялись на его поддержку. Подчеркнул, что Россия никогда не забудет доблестнейших сынов своих — детей Вольного Дона, которые скоро вместе с кубанцами добровольцами пойдут освобождать Москву. Закончил речь Деникин сообщением, что им уже отдан приказ значительным силам идти на выручку Дона. Когда смолкла овация, длившаяся несколько минут, Харламов, поднявшись, заявил громким голосом:
— Господа! Главнокомандующий приехал! Все колебания, рассеяны! Довольно слов! Приступим к полезной работе на благо России и Дона!
<…>
8 февраля
Вчера последний акт атаманского кризиса: вступление в должность Африкана. Он избран подавляющим большинством: оппозиция этим не особенно довольна. Парамонов сказал мне даже с досадою: «Вот, на мгновение отлучился из Новочеркасска, и не того атамана выбрали. Надо было Сидорина, а выбрали Африкан Петровича». Но Сидорин получил прекрасную компенсацию: он, на место Денисова, назначен главнокомандующим Донской армии.
Провозглашение Богаевского атаманом прошло довольно скромно, не так, как провозглашение Каледина и Краснова, — не на площади, а в соборе. Но все-таки зрелище красивое. Красиво было колыхание знамен и сероватых, словно ковыль, бунчуков на соборной лестнице, эффектен церемониальный марш, с лихо печатающими шаг, в такт потрясая серебряными кистями, лейб- атаманцами, со стройными рядами гундоровцев, зюльгарцев. Милы были бой- и герл-скауты, особенно последние, маршировавшие с упоением. Но какая великая вещь — воинская выправка! Ведь Африкан Петрович по внешнему виду увалень. А как легко, как грациозно шел он в марше, как изящно отдал честь знаменам своим золотым перначом, который весит до 15-ти фунтов. (Большевики в свое время весь Новочеркасск перерыли, отыскивая эту золотую штуку, но она, конечно, была увезена Поповым в Степной поход). Вчера же покинул Дон Краснов. Он хочет отдохнуть в Батуме, а затем думает предложить свои услуги на каком-нибудь другом антибольшевистском фронте. У Колчака, говорят, его не особенно желают. По всей вероятности, он поедет в Северо-Западную армию, под Петербург. В Новочеркасске его чествовали адресом и банкетом, на который явились и кое-кто из оппозиции. То же было в Ростове. Итак, донской Бонапарт нашел свое Ватерлоо и свою Святую Елену. Но, в то время как падение Скоропадского не вызвало никаких сожалений, о Краснове не могут не пожалеть даже его враги. Он делал много ошибок, но был человеком недюжинным, прекрасным организатором, тонко понимавшим казачью психологию, и заслуги его перед Доном и перед Россией, конечно, велики. И главная заслуга — отсутствие политического страха, той робости перед «идеологией», которая, к сожалению, так характерна для слишком многих деятелей русских. Краснов не побоялся «нарушить верность союзникам», когда этого требовали интересы Дона, и не побоялся потом сказать, что и «нарушая верность» он «помнил о союзе». Посмотрим, что даст новый атаман? Интересно, что даже такой заядлый красновец, как И.А.Родионов (его «Часовой» прикрылся, конечно, не в порядке «закрытия», а просто отобрали казенную бумагу и выставили из типографии; в «Донских ведомостях» Казмин попытался было подлизаться к победителям, но тем не нужна была шушера; выставка его неизбежна; «Донские ведомости», вероятно, перейдут к Ф.Д.Крюкову), говорит, что «Африкан Петрович — превосходный человек, и в глубине души — наш, монархист».
Владимир Амфитеатров-Кадашев. Страницы из дневника / публ. С. В. Шумихина // Минувшее : исторический альманах. – М.-СПб. : Феникс, 1996. – Вып. 20. – С. С. 561-565.
