Весной 1914 года я поступил во второй подготовительный класс частной гимназии Е. Д. Петровой. Екатерина Дмитриевна Петрова не имела специального педагогического образования, но была умной и предприимчивой женщиной. Прежде чем основать свою гимназию в Новочеркасске, она изучила опыт английской школы мистера Бидлея и других частных учебных заведений с совместным обучением девочек и мальчиков. Гимназий, подобных нашей, в России были, кажется, только три: в Киеве, в Харькове и школа Е. С. Левицкой в Царском Селе.
В гимназии Петровой был отлично подобранный состав учителей. Гуманитарный уклон сочетался с передовыми методами обучения, большое внимание уделялось изучению латинского, французского и немецкого языков. Иногородние учащиеся жили в пансионе при гимназии. Воспитание и обучение основывалось на доброжелательном убеждении, а не на строгих мерах наказания. В гимназии не было карцера и провинившихся не оставляли без обеда. Учителя обращались к нам «на Вы» с добавлением «госпожа» или «господин» уже с начальных классов.
«Господин Мануйлов, пожалуйста к доске» или: «Господин Мануйлов, с огорчением вынужден отметить, что Вы недостаточно серьезно отнеслись к интересному заданию». А «господину Мануйлову» всего одиннадцать — двенадцать лет!
Все гимназисты носили форму: синие блузы в белую полоску, синие юбочки в складку — для девочек; синие брюки — для мальчиков; галстуки пленные, узкие, тканые голубые трубочки — покупались в Англии; в праздничные дни блузы надевались белые. Учителя форменной одежды не носили, мужчины ходили в скромных темных штатских костюмах, женщины — в строгих черных или темно-синих длинных платьях или в белых блузках английского покроя и темных юбках. Никакой косметики не допускалось.
Учащихся в старших классах было мало, первые выпуски малочисленны. Обучение в гимназии Е. Д. Петровой стоило дорого, в основном здесь учились дети профессоров, врачей, занимавших видное положение чиновников — то есть той части интеллигенции, которая понимала необходимость образования для детей и не жалела на это средств.
Самым интересным и любимым нашим учителем стал Василий Сергеевич Розов. Ему было около сорока лет. В этом возрасте всесторонне образованный латинист, владевший также французским и немецким языками, начал с увлечением изучать английский язык и читать в подлинниках английских авторов. Он преподавал латынь и сумел сделать этот сухой предмет занимательным, сопровождая изучение языка рассказами из древнеримской истории. Кроме того, в старших классах B. C. Розов преподавал психологию. Его уроки по этому предмету пробудили интерес к душевной и духовной жизни каждого из нас.
Впоследствии, когда гимназия по окончании гражданской войны была преобразована в советскую школу первой и второй ступени, B. C. Розов продолжал свою педагогическую деятельность.
При ближайшем участии Василия Сергеевича в гимназии организовался литературный кружок и издавался печатный журнал «Зеленое кольцо» с приложением к нему (для гимназистов младших классов) журнала «Зеленое колечко». В этих изданиях помещались стихи, статьи и рассказы, сочиненные учащимися; вся работа по изданию, вплоть до корректур, поручалась авторам.
В 1916 году в «Зеленом кольце» № 5 и в 1919 году в № 7 появились в печати мои отроческие стихи и первые прозаические опыты. В том же № 7 за 1919 год напечатана статья «Цвет, слово и звук», написанная мною совместно с А. В. Арцеховским, впоследствии известным археологом, изучавшим новгородские берестяные грамоты.
Гимназия занимала поначалу два дома на Дворцовой улице, которая шла по краю Александровского сада. Дворцовой улица называлась потому, что на ней находился Атаманский дворец — большое двухэтажное здание с домашней церковью. По мере того как росло количество учащихся в младших классах, приходилось договариваться о новых помещениях в соседних домах.
На большой перемене, после завтрака, который мы получали в гимназии, многие гимназисты выходили в Александровский сад. Здесь, недалеко от здания летнего театра, возвышался курган со смотровой площадкой, откуда открывался вид на город и его окрестности. Особенно величественную картину представлял весенний разлив рек. Город превращался почти в остров, окруженный стремительно текущими талыми водами. В эту пору в Старочеркасск добирались только на лодках. Железнодорожное сообщение не прекращалось, но вода порой подступала к самым рельсам, проложенным по высокой насыпи. Один иностранный корреспондент в 1911–1912 году написал, что «Новочеркасск — приморский город», отсутствие большом водном пространстве он объяснял тем, что «навигация, по-видимому, еще не открылась».
Слушая уроки учителя истории, посещая городской исторический музей, мы хорошо представляли себе далекое прошлое нашего юга. Каменные бабы украшали вход в Исторический музей и стояли в Александровском саду. В донских степях к тому времени уже было обнаружено немало предметов скифского происхождения. Раскопки продолжались, и археологические открытия, о которых мы узнавали, связывались в нашем представлении с прошлым Новочеркасска, с прошлым Родины.
В небольшом скверике, куда выходили окна спальни девочек-гимназисток, стоял в те годы памятник атаману Войска Донского Матвею Платову, основателю города, герою Отечественной войны 1812 года.
После Бородинского сражения и сдачи Москвы Платов послал гонцов на Дон и собрал казаков-ополченцев, старых и молодых, двадцать две тысячи всадников. Они отбили у отступавших французов пятьсот орудий и много ценностей, награбленных в Москве, количество взятых в плен солдат противника более чем вдвое превысило численный состав казачьего отряда.
В 1814 году, когда после победы над Наполеоном Александр I был приглашен в Лондон, с ним вместе удостоился приглашения Платов. Англичане поднесли ему в подарок украшенную драгоценными камнями саблю и почетный диплом доктора наук Оксфордского университета.
Из класса в класс в гимназии Петровой переводили без экзаменов, только в конце каждого полугодия выставляли по всем предметам итоговые оценки. Экзамены проводились только при переходе из четвертого в пятый класс, из шестого — в седьмой и выпускные.
Первую мировую войну я воспринимал по газетам и журналам, по письмам близких, по рассказам отца о военном госпитале, где он работал. По вечерам, после приготовления уроков, я наклеивал в большие тетради и альбомы вырезки из газет и иллюстрации из журналов «Нива» и «Солнце России». Так составлялось у меня нечто вроде «летописи войны». Я много думал тогда о резком различии условий жизни в тылу и на фронте.
Мне хорошо запомнились первые месяцы войны. Позднее, вспоминая об этом времени, я написал стихотворение:
1914
Никогда не забыть, как горят
многоцветные стекла на даче,
Как поет самовар
под задумчивой липой в саду.
У меня еще все впереди,
все светло, ничего не поблекло,
А в далеких болотах на смерть
наши старшие братья ползут.
Все поздней приезжает отец —
Озабоченный и утомленный,
И не спится ему, а заснет —
обагренные видит бинты.
Пробуждался Восток, и в дыму
разгорался костер европейский,
Но варили варенье, как встарь,
и детей обрекали на жизнь.
В эти годы началось мое знакомство с книгами В. Я. Брюсова, А. А. Блока, В. В. Маяковского — любимых и таких не похожих друг на друга поэтов. Затем пришло увлечение акмеистами.
Мануйлов, В. А. Записки счастливого человека : Воспоминания. Автобиогр. проза. Из неопубл. стихов / В. А. Мануйлов. — Санкт-Петербург, 1999. — С. 62–64.
