Здесь, у самой дельты, берега были серыми и пустынными. Куда подевались богатые осенними красками пейзажи, мимо которых он проплывал по стремительной, круто и нежданно ломающейся реке?
Сейчас, в конце пути, река смирила свою удаль, утихомирилась. Видно, поняла, что могущество не в буйстве, не в заносчивой лихости, а в ровном дыхании, в мудрой сдержанности и целеустремленной полноте движения. И ее отринутые берега как бы подчинились скрытой силе. Они сошли на нет. И сразу распахнулись полынные дали. Теперь Балашову казалось, что лодка идет по степи.
Но прошло время, и картина снова стала меняться. По берегам замельтешили кулиги камыша. Незаметно они сомкнулись в одну линию.
Балашов окунулся в мир устоявшейся тишины. Ни бегущих волн, ни круговертей, ни шальных наскоков ветра. Берега пропали совсем. Их сменили застывшие камыши. Они спустились прямо к воде. И теперь даже звук работающего мотора стал мягче. Он гасился при самом рождении, увязнув в дремучих зарослях.
Иной раз открывались коридоры светлой воды. Они тянулись рядом, делали замысловатые изгибы, пропадали, являлись заново. Но Балашов принимал это как бы боковым зрением, как бы сквозь дрему. Может, потому, что мысли его в этот час были заняты совсем другим.
Здесь, наедине с самим собой, он мог дать волю своему воображению. Ему не перед кем было таиться. И это ощущение свободы и раскованности, вызреваемых перемен держало его последние дни на подъеме, высвечивая недавнее не как прошлое, а как сколок с будущего.
Селигенин, Г. Прогулка для души // Санитарный час : рассказы и повести повести / Геннадий Селигенин. Ростов-на-Дону, 1987. С. 84–85.
