Надо ли говорить, к примеру, сколь остро и терпко «дыхание места» ощущается здесь, на Дону? Здесь, где пахнущая порохом и полынью история казачества породила «Тихий Дон» Шолохова, и с этой книгой скитания души донского казака как неповторимый акт общечеловеческой трагедии вошли в историю мирового духа. Ещё раз подчёркиваю: важен не «локальный колорит» сам по себе. И не «всемирно-исторический процесс», какой можно вообразить в отрешённом сознании. Это именно взаимодействие, аннигиляция, преображение того и другого начал. Чувство корня во многом объясняет теперешнюю читательскую актуальность великой шолоховской книги. Человек, чувствующий свой корень и свою землю, — решающий духовный образ нынешнего времени.
Подумайте, от чего мы так легко, просто и естественно объединяем сейчас понятия «родина» и «мать». Потому что ни то, ни другое — не выбирают.
Что же держит человека «у родной околицы»? Случайное место, где выпало увидеть свет? Держит другое. Держит — ощущение вколоченных в эту землю предками трудов и мук. «Случайное место» становится знаком неразменных ценностей. Оно подключено к моральной идее. Помните, у Достоевского: если бога нету, то какой я штабс-капитан? В ценностном ряду ты личность; вне его ты особь, случайно родившаяся в этом месте, а не в том. Да, оно тебе «досталось», место твоего рождения; ты его не «выбирал». Но став твоим номинально, оно должно стать твоим духовно — стать для тебя средоточием общечеловеческого нравственного смысла. В этом заключается сегодня диалектика чувства Родины: в решении нравственной задачи, в разрешении нравственной идеи. Случайное становится вечным. Твоё — лучшим. Среди базара жизни твердеет камень памяти: ты помнишь, кто ты, откуда и зачем.
Камни в степи — сильнейшее моё впечатление от нынешней поездки на Дон. Степь — не лес, здесь от веку всё гуляло, кочевалось, носилось. На севере бывало так: враг осаждает город — ты его защищаешь; здесь иначе; здесь не городами огораживались, а станами стояли, станицами; проще было бросить становище и уйти от врага, окопаться в новом месте. Степь — ветер и простор, маневр и бросок. Казак, в переводе — свободный. Однако меняются времена, и посреди степи ставится камень: монумент Матери. От этого камня не уйдёшь. Камень — знак прочности. Знак памяти, знак вечности.
Казак, ставящий камень, — это знамение. Тут обновляется сам духовный состав. И прочность тут особого рода. Вот, скажем, ставят каменный дом — для житья. Строят каменный цех — для работы. Этот вот прекрасный Дворец культуры, где мы ведём беседу. Навечно ли? Нет. Станет больше средств — построят дом лучше, цех больше, дворец богаче, старое снесут. А камень памяти — дело особое, он ставится навечно. Собор Новочеркасский и памятник Ермаку на площади — это от усовершенствований жизни зависеть не должно, это должно стоять. Как и танк ерошинский у дороги, на Урале сделанный, на берегу Миуса воевавший. Как и трактор «универсал», вознесённый на постамент. Не бог весть какой трактор, старенький. Но он — память, он — история, а история неотменяема. Материально говоря, родина — «кусок земли». Не лучше и не хуже других. Но для тебя лично — он начало исторической и нравственной памяти. Тогда этот кусок земли — Родина.
Родину не выбирают. Она тебе дана, и она твоя. Она не там, где «лучше», она здесь, где стою. Но без нравственной задачи это только «кусок земли», не больше.
Говоря словами Шолохова — мне тоже не всякая Россия нужна. А только та, в какую верю.
Писатель и Родина : «круглый стол» журналов «Дон» и «Литературное обозрение» // Дон. — 1981. — № 10. — С. 23–24.
