Наступила зима, мягкая, малоснежная…
Шел декабрь, а по плоским берегам Сала, Маныча, Егорлыка и расходящимся от них степным просторам все еще не было снега. Лишь кудрявой сединой инея покрылись сухие метелки камыша, кусты жесткой проржавевшей полыни, нехвороща и донника. Степь, насколько хватал глаз, была по утрам белой, но не от первой, любимой охотниками, снежной пороши, с петляющими по ней четкими следами лисиц и зайцев, а от похожего на серебряный мох инея…
Иногда к полудню иней таял, обнажалась строгая чернь полей, а к утру мороз опять, словно сахарными кристаллами осыпал комья пахоты, стебли сухих трав, голые ветви лесных полос. Небо в такие дни было бледнозеленое, холодное, хрустальной прозрачности. Только к вечеру оно затягивалось легкой облачной хмарой. На него поглядывали с тревогой и надеждой все обитатели степи: животноводы, хлеборобы, водители степных машин. Здесь не было людей, равнодушных к природе, к климату, не думающих о кормах, о хлебе, о будущем урожае…
Все ждали, когда небо запасмурнеет, посыплется снег и укроет не успевшие окрепнуть озимые всходы. Но снега все не было, и тревога росла.
Шолохов-Синявский Г. Ф. У кургана. [М.], 1950. С. 83-84.
