Я очень хорошо помню первые дни и месяцы войны, когда мне пришлось тут же работать над организацией помощи семьям мобилизованных, собирать на раненых, на разные нужды фронта. Не раз до глубины души я был охвачен умилением, и радостью, и верой, видя общую дружную готовность к жертве, к помощи, неожиданный порыв и подъём над буднями, над всей эгоистической и жёсткой мелкотой. Даже Иван Сивохин, Харитон Быкадоров и другие сугубо хозяйственные мужички не смели показать себя теми скаредами и пауками, какими всегда были в нутре своём. Был энтузиазм, вселявший уверенность в силе, — без громких слов, без жестов, была молчаливая, с навернувшимися слезами, готовность принести себя в жертву за общее, за родину, за своё национальное лицо...
И ещё долго, когда приходилось слышать, читать, быть свидетелем делецкой охоты, воровства, хватаний, продажности, видеть порядки на фронте, созерцать патриотическую деятельность предприимчивых людей из чиновных, инженерных, профессорских, журнальных кругов, — я, приезжая в родной угол, всё-таки отдыхал: тут безропотно, честно, готовно несли жертву и была вера, что так надо, что вся Россия напрягает силы ради спасения чести и достоинства русского имени...
Куда всё делось? Кто угасил этот прекрасный огонь?.. Но кто-то угасил — несомненно...
Крюков, Ф. Д. В сугробах // Обвал : смута 1917 года глазами русского писателя / Ф. Д. Крюков. Москва, 2009. С. 24–25.
