Процесс размежевания завершился с установлением Советской власти в Ростове. Те, кто понял, что насту­пило время строительства нового мира, о котором мы до сих пор только пели и болтали, поспешили, в меру своих сил, на помощь новому строю. Через семьдесят четыре дня они оказались в подполье.

Мне никогда не забыть первомайскую демонстрацию восемнадцатого года. Главная улица Ростова — Садо­вая, — улица банков, больших магазинов и многоэтаж­ных домов, в которых жили адвокаты, преуспевающие врачи-венерологи и хлебные экспортеры, была совер­шенно безлюдна. Центр города притаился и выжидал. Окраины воевали. Все способные носить оружие жители окраин — Темерника, Нахаловки, Аксая и Гниловской дрались на подступах к городу с дивизией полковника Дроздовского. Рвалась шрапнель, слышалась винтовоч­ная трескотня. Было не до празднования Первого мая.

Но демонстрация состоялась.

На Садовой появилась кучка людей. Женщины и под­ростки шли решительно и быстро. Две девушки в крас­ных платочках бережно несли тяжелое знамя. За ними шли музыканты-цыгане (военные оркестры дрались).

Они на ходу играли на скрипках, гитарах и кто-то да­же на виолончели. Замыкал шествие «человек-оркестр», ухитрившийся одновременно бить в барабан, в литавры и играть еще на каком-то нехитром инструменте. Демонстрация прошла, и вновь стало слышно, как рвется шрапнель.

На следующий день по той же Садовой прогулива­лись щеголеватые и озлобленные офицеры дивизии Дроздовского. Через неделю их сменили методичные и же­стоко-аккуратные немцы. Они уступили место чубатым, в шароварах с красными лампасами, казакам красновского «всевеселого войска донского». Этих вытеснили офицерики Добровольческой армии, щеголявшие «корниловскими», «марковскими», «алексеевскими» шевронами и канадскими кавалерийскими карабинами, на которые они опирались, будто на тросточки.

Белый террор начался при «дроздовцах». Их на­следники только меняли вывеску контрразведки.

Среди прочих были разогнаны и наши гимназиче­ские организации. Иные из моих сверстников испугались: «Что ж, нельзя, так нельзя», — и постарались благора­зумно забыть о кратковременном увлечении обществен­ной деятельностью.

Кое-кто связал свою судьбу с белогвардейщиной, — справедливости ради, должен сказать, что среди нас, гимназистов, их было немного.

Но были и такие, кто готов был отдать жизнь за обретенную революцию, кто решительно и серьезно вы­брал свой путь, — эти ушли в большевистское подполье.

Блейман, М. Ю. Ковбой в очках : (из воспоминаний о М. Большинцове) // О кино – свидетельские показания / М. Блейман. Москва, 1973, С. 10–11.