В мае 1945 года, когда окончилась война, мне в госпитале оформили инвалидность II группы: «остаточное явление контузий головного мозга». Но меня не демобилизовали, мне было девятнадцать с половиной лет. Воинское звание — матрос.
А демобилизовали после комиссии в октябре, когда стало мне двадцать.
И поехал я домой, в вагоне на третьей полке для вещей, мест больше не было.
Я шел с вокзала родного моего города Ростова-на-Дону по главной улице Энгельса, но так ее называли редко — больше по-старому, Садовой. Кое-где еще сохранились развалины. Я вижу: нет больше рыбного магазина, только кирпичи лежат, и «Динамо», и этот дом сбоку поврежден.
Я шел не очень быстро, в бушлате, бескозырке, клешах и с хорошей палкой, ее мне выдали в госпитале на всякий случай. И я услышал, как женщина, она стояла у одного из домов, сказала: «Еще один вернулся».
Был ранний вечер. Садовая была пуста. Столько обычно тут гуляющих людей! Эта левая сторона — особенно. И много тут было иностранцев, эмигрантов: австрийцев-шуцбундовцев, немцев-коммунистов, латышей, еще из Азии… всех не перечислишь.
И я увидел только безногого китайца в буденовском шлеме со споротой звездой.
Я слышал, что даже в Москве тоже есть такие. Только они все военные, молодые матросы. Вовсе не иностранцы. Говорили потом, что их собрали спрятать, отправили на остров Валаам в Ладожском озере, на бывшую учебную военно-морскую базу.
В школе у нас были тоже дети эмигрантов. Тогда мы не понимали, почему Стасик не может сказать четко «шестнадцать», а говорит «шешнадцать», и мы смеялись. Он был поляк.
Ростов-на-Дону немцы оккупировали два раза. Первый недолго, примерно неделю; некоторые не успели даже уехать, как, например, семья Игоря Матышука из нашей школьной еще компании 6-го класса «Е». Отец его — профессор мединститута, они не ростовчане и в суматохе не успели.
Через город проходили быстро последние воинские обозы. Потом Игорь уже с Урала мне в эвакуацию написал письмо: «…Особенно переживали мы в подвале в октябре. Каждый день сверху „гости“… Город был весь в развалинах на каждом шагу…» (письмо от 8. 05. 1945).
В пустых квартирах уехавших на входных дверях можно было увидеть надпись краской: «Jude». Эта краска с трудом смывалась.
Его письмо полностью я опубликовал в повести «Наугад». Ее перевели на французский, «Á l’aveuglette». Авторский экземпляр стоит у меня на полке, в переполненном книгами стеллаже.
Крупник И. «Библиотека в саду» : повесть // Звезда. 2021. № 11. С. 197.
