Казаки Потемкинской станицы знали, что их деды и прадеды жили не на левом берегу Дона, где теперь приютилась станица, а на правом его берегу, пологом и заливном. Та, старая, станица стояла в версте от До­на, на возвышенности, охва­ченной с трех сторон полу­кружием озера, богатого рыбой и дичью, и называ­лась Зимовейской.

Но совсем, поди, не оста­лось стариков, которые помнили бы переселение Зимовейской станицы на ле­вый берег. Переселялись не по своей казачьей воле, а по указу императрицы всея Руси — Екатерины II. Россий­ская императрица (чисто­кровная немка!) мстила сво­ему заклятому врагу Емель­ке Пугачеву, казаку Зимо­вейской станицы, что поднял голытьбу от Дона до Урала, от верховьев Волги до устья ее против помещиков и чиновников — их вековых уг­нетателей. Жаловал Пугачев «всех, находившихся прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков... вольностию и свободою и вечно казаками», жаловал рыбой от истоков и до устья рек башкир, мордву, черемисов, татар и русских, жаловал раскольников древним «крестом и молит­вою, (головами и бородами». И казаки-старообряд­цы, которых и теперь немало среди потемкинцев, помнили Емельяна.

Напуганная размахом крестьянской войны, Ека­терина решила снести с лица земли казачью ста­ницу, породившую Пугачева. В начале февраля 1774 года в Зимовейскую для сожжения дома Пу­гачева и «забрания» его жены, детей и родных братьев прибыли из Черкасска чиновники. Оказа­лось, что жена Пугачева, Софья Дмитриевна, дочь казака соседней, Есауловской, станицы Дмитрия Недюжина, еще в прошлом году продала дом есауловскому казаку Еремею Евсееву, и сама с детьми перебралась в Есауловскую, к матери. Старшина Туроверов повелел бывший дом Пугачева сломать, перевезти в Зимовейскую на прежнее место и сжечь. Дом сожгли, а пепел развеяли по ветру. Софью Дмитриевну с тремя детьми арестовали и препроводили в крепость Дмитрия Ростовского. Станицу выселили на левый берег, чуть выше преж­ней, и нарекши ее Потемкинской в честь фаворита царицы — светлейшего князя Григория Потемкина.

Не забыли и родину жены Пугачева — станицу Есауловскую. Ее переселили выше и дальше от Дона, а старую станицу, древний и непокорный Есаулов-городок, окопали рвом, чтобы землю эту оставить «на вечные времена без населения».

Сто лет минуло с той поры. Плохо знали моло­дые казаки прошлое. Но дух мятежного Пугачева витал над станицей Потемкинской, и недаром ста­ничников в казачьем быту называли пугачами.

Земля в Потемкинском юрту супесчаная, мало-родючая. Садов в станице почти нет: люди словно не верили, что обосновались тут надолго и что не погонят их в какой-то черный день по царскому указу на новые места.

Работали потемкинцы до седьмого пота. В мя­соед до отвала наедались свинины и баранины, в петровку, на сенокосе, ели хлеб с луком, запивая квасом или арьяном — откидным кислым молоком, разбавленным водой. Еще вишню-дичку давили в родниковой воде и в кисловатой розовой водичке мочили сухари. Впрочем, родниковая вода была не у всех. И тогда из глубоких колодцев привозили в бочках воду, припахивающую кадушечной деревянной плесенью.

Были игрища на майдане, были сватанья и свадьбы. Давно отгулял свое на игрищах Денис Иванович Генералов, ныне хозяин водяной мельницы на речке Есауловский Аксай вблизи хутора Генераловского. Нет, не в честь Дениса Ивановича назван этот хутор. Основанный выходцами из станицы Потемкинской, он и назывался по фамилии первого поселенца. Смутно вспоминается Денису Ивановичу то время, когда он, девятнадцатилетним, еще не служившим казаком, стоял в церкви под венцом рядом с семнадцатилетней красавицей Евдокией... И вот четыре сына да пять дочерей пчелиным роем кружатся по его тесному подворью.

Гнутов, В. П. От помилования отказался : повесть о Василии Генералове. Ростов-на-Дону, 1979. С. 5–7.