Кажется, в семнадцатом году выпускник нашей гим­назии Павел Вейсбрем (сейчас театральный режиссер в Ленинграде) собрал труппу из гимназистов и гимнази­сток и поставил не более и не менее как «Балаганчик» Блока. Опыт был рискованным и смелым. После неуда­чи второй объявленный спектакль не состоялся. Но труппа, собранная Вейсбремом, не распалась — в двад­цатом году она оказалась ядром полупрофессиональной-полустудийной Театральной мастерской. Здесь уже «на­стоящие» режиссеры Любимов и Надеждов поставили настоящие спектакли — «Гибель «Надежды» Гейерманса, старинный народный фарс «Адвокат Патлен», собира­лись ставить «Принцессу Турандот». Художником теат­ра был, кажется, работавший некогда в МХТ Арапов.

Конечно, Театральная мастерская была театром но­ваторским и даже революционным, хотя новаторство было подражательным, а революционность неопределен­ной. Когда (кажется, в двадцать втором году) я увидел спектакли одесского «Красного факела» (тогда им руко­водил Татищев), я поразился сходству приемов его ра­боты, репертуара и стиля с Театральной мастерской. По­добные им театры были и в Харькове (театр Глаголина), и в волжских городах, и в Иркутске (Студия Цетнеровича и Охлопкова).

<…>

Большинцов пришел в театр не только для того, что­бы стать актером. Страсть к новаторству была в крови и у него и у всех наших сверстников. Возможно, Теат­ральная мастерская не во всем соответствовала его вкусам, устремлениям и темпераменту, но другого театра, где бы он мог начать свои поиски, в Ростове тогда не было.

Первой его ролью была роль конунга в стихотворной драме «Гондла». Он выходил на сцену, облаченный в мантию и латы, на которые падала живописная седая борода, и скандировал:

«Выпит досуха кубок венчальный,

Съеден дочиста свадебный бык...»

Вместе с ним в этом спектакле играли Антон Шварц (впоследствии известный чтец), Евгений Шварц — боль­шой наш драматург, Марк Эго — актер Второй студии МХТ, актеры московского Театра сатиры Холодов и Тусузов.

Удивительным было не то, что Большинцов оказался актером, — в те годы люди приходили в театр, не обу­чаясь в студиях. Удивительным было, что актером стал Большинцов, который до этого как будто не выказывал никаких склонностей к искусству и даже не играл в гим­назических любительских спектаклях. А между тем мне, да и не только мне, казалось, что играет он хорошо.

Позже он мне рассказал, как началась его работа в театре.

— Шел по улице, увидел афишку, извещавшую, что Театральная мастерская набирает актеров, зашел, благо был рядом, понравился, был принят. Вот и все.

Это может показаться сказкой или ложью. Но в этом повествовании нужно делать поправку на время, иначе многое покажется в нем невероятным. В рассказе о при­ходе в театр Большинцов, наверное, покривил душой только в одном, — конечно, он не просто зашел в театр потому, что оказался рядом с ним, а волновался, сом­невался, вертелся у театральных дверей, прежде чем испытать свои силы.

Казалось, после хорошо сыгранной роли судьба Большинцова определилась. Театральная мастерская уезжала в Ленинград на гастроли (там театр и остался, чтобы затем распасться). Большинцов с театром не по­ехал. Не захотел.

Когда мы попытались на обломках Театральной ма­стерской основать тоже «новаторский» театр «Барокко» (кто-то из нас прочитал известную книгу Вёльфлина, и ему понравилось звучное слово), Большинцов отказал­ся, в нем участвовать.

Блейман, М. Ю. Ковбой в очках : (из воспоминаний о М. Большинцове) // О кино – свидетельские показания / М. Блейман. Москва, 1973, С. 12–14.