Вначале я хотел ехать на Донец, но сослуживцы — заядлые рыбаки — убедили меня ехать на Деркул. «Деркул — река чистая, быстрая, Донец ни в какое сравнение с ним не идет...» — говорили они. И я поехал на Деркул.
Выехал ночью. Заспанная проводница указала мне остановку, на которой лучше всего сойти. Поезд прогремел мимо меня и скоро стих где-то вдалеке. Была предрассветная пора. Зеленоватая тинка затянула восток. Звезды медленно гасли. Где-то левей от меня чуть слышно всхлипывали петухи. «Там, должно быть, хутор», — думаю я и беру немного правей. Идти мне было километра три-четыре, и я надеялся в полчаса одолеть этот путь. В предрассветных сумерках скрывались озера, на которых, уж пробудившись, скандалили чибисы.
Стежка, которой я шел, была узкой, едва приметной. Роса поваляла молодые травы, и я быстро заболтался в них выше колен. Брюки липли к телу, жгли, в туфлях чавкало...
Зеленоватая тинка с каждой минутой таяла, и на смену ей все уверенней разливался по небу румянец зари. Вдруг синь, укрывавшая горизонт, растворилась, и сразу посветлело. Я увидел контуры горы, иссеченной белесыми оврагами. «Где-то там, под горой, должен быть Деркул», — подумал я и ускорил шаг.
Вот запахло рекой, сердце мое учащает свой скок и вдруг замирает — я вижу впереди дым костра. Осторожно, словно боясь быть замеченным, я иду вдоль невидимой реки в поисках одиночества, но проклятые костры всюду передо мной.
«Вот так уединился...» — подумал я и обреченно пошел напрямую к реке.
Костра нигде не оказалось — дымила река. Особенно мощные клубы тумана катились с верховьев. А восток все белел, белел... Предметы вокруг меня проявлялись, становились отчетливей, и скоро на другом берегу засерели вербы, зачернела яркая зелень вязов. Небо очищалось, туман таял, и сквозь его сероватый свинец ярче проступала синева апрельского утра.
Где-то совсем рядом прокугыкал фазан, прочичикала какая-то птица. А соловьиный треск-щелк-свист исходил, кажется, из каждого дерева, куста. «Когда только успели научиться? — думалось мне. — Кажется, совсем еще недавно самый храбрый прочивкает где-нибудь в городском саду и молчит — отдышаться не может... Или это лишь в городском саду так?..»
Солнце окрасило макушки деревьев. Я осмотрелся. На другом берегу виднелись развалины домов, одичавшие сады, заросшие кустарником и бурьяном огороды. «Как хорошо, что сейчас там никто не живет, — подумал я. — Тихо, спокойно...»
Там, где недавно могучим потоком катился лишь вал тумана — лежала река, вдали неподвижная, замершая, и передо мной — бурная, быстрая.
В этих местах Деркул неспокоен. Разбившись на два рукава и образовав каменный остров, река стремительно катилась вниз, с шумом билась о карчи сваленных половодьем деревьев, подводные камни, и на ее поверхности, копируя их, вздымались, заворачивались против течения волны. Долго потом не тают белеющие вдали хлопья пены. Чуть ниже острова, там, где два потока реки сливаются воедино, вода вскипала, кружила на месте пену, постепенно успокаивалась. Туда я и позабрасывал свои донки.
Близко пробарабанил свою любовную песню дятел и, не услышав ответа, улетел дальше, искать свою подругу. Высоко над рекой пролетела цапля, крича свое «айи-айи», на другой стороне вновь прокугыкал фазан. Шумно рассекая крыльями воздух, села на воду пара уточек и, не обращая на меня внимания, покачиваясь на волнах, поплыла по течению, легонько посвистывая и пощелкивая.
Место, куда я забрел, было уже обжито. Под старой, нависшей над рекой вербой из хвороста и сухих стеблей пижмы была сделана лежанка, рядом с которой след костра, а в полсотне шагов от этого места я обнаружил сплетенный из тальника срубик колодезька, на дне которого кипел родничок. Старенькая плоскодонка-одно-местка лежала на берегу реки.
Вот посветлел казавшийся неприступным лес, ожили птицы и со всех сторон обрушились на меня их голоса. «Чи-чи-чи-чи-чи-чи-чи... Пить-пить-пить-пить-пить-пить... Тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик...» — звенел надо мной воздух, и временами я не мог понять: птицы ли это или трепещут колокольчики на моих донках.
Но наконец и впрямь зазвонил колокольчик, запрыгала над водой леска, и я почувствовал в руках упругую тяжесть рыбы. Было холодно, но морозца, какие еще случаются в конце апреля, не ощущалось, только когда ведешь рукой по леске, чувствуешь на ней ледяную крошку. Вот сверкнуло у берега плоское тело рыбца, заметалось из стороны в сторону, и через секунду он уже подрагивает в траве, удивленно пяля на невиданный доселе мир перламутровые бусинки глаз.
Можаев, А. Н. Деркул — быстрая река : повесть // Вот приедет Ванечка : повесть. Рассказы / Александр Можаев. Ростов-на-Дону, 1989. С. 7–9.
