Начнем с разговора собственно о Доне. По-английски есть понятие «seascape», по-русски его не существует. Это как будто абсурд — «ландшафт моря», но поверхность водоема, моря, реки, озера тоже влияет на наше творчество. Например, память о рассекающей степи, в которых мы с Владиславом родились, реке Дон. Между прочим, «дон» на языке потомков сарматов, современных осетин, значит просто «вода». То есть южная наша река — олицетворение потока вообще, разделяющего мир на «здесь» (правобережье) и «там» (левый берег).
<…>
Когда ты говоришь о сложности, о композитности пространства, это связано и с культурной памятью. Если поехать в островную донскую станицу Елизаветовская — причал там построен итальянцами, это средневековый генуэзский причал, но к нему причаливали и греческие корабли. Возьми основание любого из домов в этой станице, — я говорил с елизаветовцами: они рассказывают, что все дома стоят на татарских, на тюркских фундаментах, под которыми другие фундаменты, уже вообще непонятно какие. Невозможно вырыть колодец, чтобы не попасть на какую-нибудь балку тысячелетней давности, какое-нибудь перекрытие, что-нибудь не выкопать. А выйдешь на окраину станицы — там круглятся курганы с сарматским золотом, захоронения кочевых царей. Если же взглянуть на другую сторону Дона — а это дельта реки, — то виден Азов, о котором мы только что говорили; и один из местных жителей, рассказывая мне о порушенных строениях станицы, заметил: «А вот здесь стояла башня». Я спрашиваю: «Что же это за башня такая была?» — «Да вот Петр Алексеев натягивал цепь». Петр Алексеев — это, конечно, Петр I, преграждавший путь через реку турецким кораблям. Нижнедонские города и станицы — мир, настолько заполненный памятью обо всех, кто прошел через него, что, кажется, его жителям даже не нужно учебников истории.
Вишневецкий, И. Американские степи и монголо-веницейское пограничье : [интервью с писателями, уроженцами Ростова-на-Дону и Новочеркасска, сейчас проживающими в Америке и Москве] // Новое литературное обозрение. — 2005. — № 66. — С. — 242–244.
