Новочеркасск и Ростов стояли рядом, но будто принадлежали разным государствам. Из окна вагона Степан смотрел на родной город. Новочеркасск поднимался над донской степью несокрушимой крепостью. Он раскинулся на высокой круче; над двумя реками, как над крепостными рвами, наполненными водой; огибавшая его железная дорога как железным обручем охватывала город; сиявший золотом огромный купол войскового собора казался главной боевой башней. Донская казачья столица! Её гарнизон стоял не только здесь, донские полки ходили в атаку на революцию по всей империи. Всероссийская твердыня порядка и тишины!
В городе царила начальственная спесивость и неторопливое движение жизни. Против «ноева ковчега» — одно из войсковых присутствий. Здание это поражало своей казённой прочностью. В окнах виднелись неподвижные фигуры писарей в военной форме. Степан хорошо представлял, как сейчас стоит там у ворот изнывающий от духоты часовой; рядом на перекрёстке топчется растолстевший от безделья полицейский. На их улице, как всегда, пусто. И, как всегда, тихо. Возможно, что сегодня, как это иногда бывало, с соседней улицы доносятся редкие удары колокола — кого-то хоронят.
Из Новочеркасска, затянутого в военный мундир, Степан приехал в «русский Ливерпуль», как любили называть Ростов в газетах. На Садовой слышалась русская, армянская, еврейская и греческая речь. Это был город купцов, фабрикантов и рабочих. Над Ростовом царил Темерник — его рабочая окраина, — расположенный на высокой горе. Он, казалось, хотел показать над центром города своё превосходство и зримо отделиться от него — между Темерником и Ростовом пролегала глубокая балка с речкой Темерничкой и широкая полоса железной дороги. В ясный день Темерник и Новочеркасск видели друг друга. Это были воздвигнутые на высоких кручах крепости двух сражающихся армий. Темерник гневно хмурился, он был весь подёрнут дымом, тянувшимся из труб Главных железнодорожных мастерских.
Степан попал в противоположную часть города — Нахичевань, на другую рабочую окраину. Привыкший к военному ладу Новочеркасска, он невольно искал этот лад и на новом месте. Но тут всё выглядело иначе. Над Нахичеванью высился завод «Аксай», но казался он не командиром, а свирепым, алчным хозяином. Чуть свет раздавался его оглушительный рёв. То была не команда, то был окрик, злобное понукание. Армия этого ревущего чудовища тоже ничем не напоминала подтянутых, молодцеватых донцов, марширующих по Новочеркасску. На завод и с завода рабочие брели унылыми, беспорядочными толпами, брели усталые, безучастные ко всему, будто у этих людей не было ни чувств, ни мыслей, ни желаний, ни имени, да и сами улицы обозначались тут безликим словом «линия». Разве могло это скопление равнодушных людей сражаться с настоящей армией? Казалось удивительным, почему Юрий Павлович, боевой офицер, говорил, что рабочие потрясают всю огромную Россию.
Алпатов, М. А. Горели костры : роман. — Москва, 1970. — С. 88-90.
