Зашло солнце над старым Доном и великолепное лоно реки было так тихо, так спокойно, что ни одной морщинки не было видно на нем. Прибрежный лозняк склонился над водой, вербы не шумели, только мелкая рыба играла там и здесь, плескаясь в прозрачной воде.

А по сторонам тянулась все та же изумрудная степь, переходившая в холмы и изрытая рыжими балками, и марево, волнистое и неуловимое, дрожало на той далекой линии, где земля сходилась с небом, и памятники седой старины — сторожевые курганы, бегущие узловатой цепью, грезили о временах, невозвратно отошедших в вечность.

Казачья старина! Как много в этих словах для тех, кто любит эти степи. Какая жизнь когда-то кипела в них! Я смотрел на степь и курганы и почти видел всадников, мчавшихся по пыльной степной дороге и по зеленой траве, явственно слышал топот копыт и шелест ковыля.

Какая жизнь, какие народы ни прошли по этим степным просторам! Эти степи были воротами кочевникам желтой, песчано-знойной Азии, Туркестана, Закаспийского края.

Скифы, готы, сарматы, половцы, печенеги, хазары, татары и мы широкоскулые дети степей, — миллионы ног прошли по этой земле.

Максимов, П. Где Дон впадает в море // Лава. 1926. № 1. С. 79.