ЗАТИРУХА
Конечно, это была катастрофа. Но нам опять помогли завод и райком. Новый директор радиаторного К. Н. Атаманов хорошо знал и помнил отца, а в райкоме партии проявила активность Мария Петровна Троянова — она тоже до войны с отцом работала; и вот они общими усилиями смогли чем-то нас обеспечить. Что-то из общежитий нам дали, что-то из госпиталя — кровати какие-то, табуретки...
Однако вопрос питания обострился предельно. 1946 год оказался для нас самым тяжелым. Точнее, зима 1946–1947-го. Практически мы уже умирали.
И вдруг нам привезли несколько мешков пшеницы.
Эта пшеница нас спасла.
Мать достала — где-то и как-то — такую машинку: два камня и ручка. И вот утром просыпаешься, садишься за эту машинку и начинаешь крутить. Из пшеницы получается мука (очень грубая, конечно), из муки мать потом делает тесто, а из теста - маленькие-маленькие галушечки. Тесто для них надо было тереть, и это блюдо у нас называлось затирухой. (Не только у нас; многие тогда так жили.)
Но самое главное: в кастрюлю, когда затируха уже сварилась, мать капала немножко конопляного масла. Буквально три-пять капель, пипеткой набирала. Его оставалось у нас примерно полбутылки. Мать смазывала им швейную машинку, а воры его не взяли — подумали, наверное, что обычное машинное. Запах от него шел потрясающий, на весь дом пахло. До сих пор забыть его не могу. И затируха становилась такой вкусной...
(Считается, что человек запахов не помнит. То есть не может их представить, вообразить, вызвать в памяти. То, что видел и слышал, - может; а запахи нет. Так вот, это неправда.)
И похвастаться можно было. На улицу выйдешь, спросят:
— Ну, ты ел что-нибудь?
— Да поел... — небрежно так.
— Что ты ел?
— Кашу с маслом...
А вскоре нас с Аллочкой прикрепили к детскому дому на углу 6-й линии и 1-й Майской улицы. Там мы с ней один раз в день получали настоящее питание. Вот это уже была действительно помощь.
И еще нас поддерживало молоко. Соседи, по 4-й линии выше, держали корову, и раз в неделю мы у них брали бидончик молока. И неделю его пили — по стакану в день. Брали в долг; мать получала зарплату — отдавала.
И вот так мы выжили. В 1947-м уже стало легче: прошла реформа, деньги поменялись, хлеб стал без карточек... И мы начали есть хлеб. И немножко сахара и постного масла (тогда «подсолнечное» совсем не говорили, говорили «постное») - вот основная наша была еда. К затирухе прибавилась мамалыга - это когда вместо пшеницы трешь кукурузу.
Но с рыбой стало труднее: гранаты кончились.
Песков Ю. А. Затируха // Жизнь, отданная хлебу России / Ю. А. Песков. Ростов-на-Дону, 2006. С. 13-14.
