По донским косогорам багровел виноградный лист, желтели сады. На огородах, среди высохших плетей огудины, лежали еще не сорванные белые и янтарные тыквы; на них по утрам выступала, как соль на солончаковых кочках, белая изморозь, а днем, когда разгуливалось солнце, становилось тепло и летали мухи. Всюду пахло сырой землей, прелыми листьями, высохшим полынком…
Шел октябрь… С запада все время двигались темные, с синевой по краям облака, проливались дождем, а иногда, как в середине лета, в них сверкала молния и гремел запоздалый гром, и после этого так ясно и приветливо светило солнце… Но в станицах и хуторах не было обычной для этой поры тишины: днем и ночью над землей плыл еле уловимый отдаленный шум. Где-то в примиусских просторах уже ревели моторы танковых дивизий Клейста, советские артиллеристы и пехота дрались на повитых паутиной бабьего лета, по-осеннему неприветливых холмах в приазовской степи. На гребных балок, у перекрестий дорог, как грибы, вырастали дзоты, спешно рылись окопы. Город опоясывался ломаными линиями траншей и противотанковых рвов, на окраинах, у главных дорог, протянутых к улицам, занимали оборону ополченцы. Ржавые, склепанные из рельсов противотанковые ежи топорщились на въезде в улицы, штабели мешков с песков и серые завалы булыжника преграждали пути.
Когда-то приветливый, с широко открывающейся в задонские луга и займища перспективой, город насупился. Засиненными окнами он пасмурно и настороженно глядел на запад. Днем теплел под скупым солнцем асфальт улиц; омытое дождями васильковое небо распахивалось над городом, как гигантское окно в безграничный, вечно спокойный мир, а внизу двигались толпы людей с угрюмыми лицами, и казалось, не замечали ни солнца, ни ласкового неба, ни ярких красок придонской золотой осени.
Шолохов-Синявский Г. Ф. Волгины. Кн. 2. Ростов-на-Дону, 1948. С. 185-186.
