Вполголоса ответив на приветствие, Болдырев по­просил его минутку подождать в писарской и вошел в атаманскую комнату. Там он быстро пересмотрел па­кеты и вскрыл прежде всего тот, на котором была пе­чать с малиновым крестом.

Вынув из конверта четвертушку серой бумаги, Бол­дырев скользнул глазами по ровным линиям машино­писных строчек и, глухо простонав, медленно потянулся головой к столу, крепко стиснув пальцами извещение о смерти сына... Когда гонец и писарь вбежали в атаманскую, Болдырев был мертв. У ног, возле стола, ва­лялась насека, выпавшая из его рук...

И в эти тяжелые, трудные годы кому-то из старых казаков-урядников нужно было взять в свои руки насеку и принять на себя все трудности управления разо­рившимся хутором.

Через три дня после похорон Болдырева в хутор при­ехал станичный атаман на выборы нового управителя хутором. Ему предстояло вручить насеку новоизбран­ному атаману.

Казаки не заставили себя долго ждать. Как только сиделец промчался на скакуне по улицам и проулкам хутора, извещая о сборе, казаки бросили работы и по­бежали к правлению. Зная, что после выборов будет гулянка, прихватили с собой черпаки и кружки.

Вскоре правление было переполнено казаками.

На почетном месте, в углу, за длинным деревянным столом, сидел есаул в отставке — станичный атаман. Атаману было, уже за шестьдесят, но несмотря на это держался он твердо, горделиво накручивал на пальцы жесткие серебристо-бронзовые усы и выпячивал грудь, на которой болтался георгиевский крест, полученный в русско-японскую войну за подвиги в манчжурских сте­пях. Он часто наклонялся вправо и слушал урядника Маштакова, кандидата на место хуторского атамана.

Маштаков был внуком генерала Онуфрия Илларио­новича Маштакова, героя Отечественной войны.

Выйдя в отставку, генерал Маштаков собрал казаков-охотников и уехал из Новочеркасска в донские сте­пи. В ста верстах от города остановил обоз и на большом пустынном лугу приказал разбить палатки.

Через десять лет на лугу выросла богатая усадьба, вокруг которой паслись большие гурты скота и лучший и округе табун донских скакунов. Умирая, генерал от­писал все свое имущество сыну Матвею. Перед уходом на военную службу Матвей выехал на луг объезживать молодого жеребчика. Упрямая лошадь никак не хотела подчиняться седоку. Матвей нервничал, бил жеребчика плеткой, но ему удалось сделать только один круг: раз­горяченная лошадь галопом понеслась обратно во двор, влетела в конюшню и раздробила о притолоку череп Матвею, не успевшему выпрыгнуть из седла.

Наследниками богатого имущества остались жена Лукерья и малолетний сын Антон.

Лукерья продала усадьбу, в центре хутора построи­ла себе курень, занялась торговлей. Торговля была при­быльной, и Лукерья с нуждой не зналась.

Постепенно хутор вырос до шестисот дворов и был назван Маштаковским — именем его основателя.

Маштаковцы выстроили церковь, школу и дом под правление. На покатой крыше красовалась вывеска — двуглавый орел и надпись:

МАШТАКОВСКОЕ ХУТОРСКОЕ ПРАВЛЕНИЕ

<…>

Еще больше бесился Антон Матвеевич, когда прохо­дили выборы атамана. Перед каждыми выборами он спаивал казаков и уговаривал голосовать за него.

— Да и кому же по праву должна быть дана насе­ка, — говорил он, — как не мне, потомку начинателя ху­тора?

Пьяные казаки поддакивали, соглашались, но когда приходили в правление на выборы, то говорили совсем другое:

Знаем, что потомок начинателя хутора. Ну, а ка­кой же с него будет атаман, когда он в земельном деле ни бельмеса не кумекает? Это ему не семечками да гвоздями торговать... Ить дело серьезное. — И, выбрав другого в атаманы, расходились по куреням...

Три дня прошло, как умер атаман Болдырев, и три дня, как Антон Матвеевич прикрыл свою лавочку, зако­лотив досками дверь.

Теперь он не спаивал казаков и не уговаривал их голосовать за него, а съездил на тачанке в станицу и привез с собой станичного атамана. Он глубоко был уве­рен, что насека теперь будет вручена ему и никому другому.

Потому и станичный атаман беседы вел только с Маштаковым, нежно поглаживая боковой карман мун­дира, в котором припрятал сотенные кредитки, полу­ченные от Маштакова.

Другого кандидата, сидящего по левую руку от не­го, он будто бы и не замечал. К тому же второй кан­дидат, урядник Дронин, был кандидатом от голытьбы, и против него станичное правление возражало. Его посадили только для видимости, чтобы успокоить голытьбу, которая отстаивала за ним насеку. Дронин знал наперед, что не держать ему в руках насеки, не управ­лять хутором, потому он был спокойным и равнодуш­ным. Лишь изредка бросал на казаков безразличные взгляды и скоблил пальцами щеку, усеянную мельчай­шими синими крапинками. Охотясь как-то на зайцев, он опалил щеку порохом взорвавшегося дробовика.

Возле Маштакова сидели седобородые почтенные старики, а вдоль стен, на длинных скамьях, — зажиточ­ные казаки. Кто победнее, стояли у входной двери, а некоторые — в коридоре.

Дюбин, В. В. Забурунный край : роман. — Кишинев, 1974. — С. 4–7.