...Время в канун Октября для меня лично — о чем я хочу рассказать — связано с Ростовом, где я жил и работал на инженерно-технических должностях. Советские историки и военные описали отрадные события той поры — крах красновщины и немецкой интервенции на Дону. Маршал Советского Союза Буденный, участник и руководитель напряженной борьбы с врагами революции, в книге «Пройденный путь» отмечает: «Немецкий армейский корпус весной 1918 года занял Ростов (с ним заодно действовал и атаман войска Донского генерал Краснов). Борьбу с немцами вели сильные отряды, руководимые талантливым красным командиром Михаилом Карловичем Левандовским. В боях с ними немецкий корпус потерял (по данным самих немцев) около 20 тысяч убитыми».
...Весна, таял снег. Тревожные вести. Вечером 1 мая немцы с боями ворвались в Таганрог, движутся на Ростов.
Ростов — столица Донской Советской республики — привлекал врага как центр коммуникаций и ворота Кавказа. Стало известно, что именно 1 мая 1918 года председатель ЦИК Дона и главком Донской Советской республики В. С. Ковалев предложил направить делегацию к германскому командованию с требованием: прекратить военные действия и дальнейшее продвижение немцев.
Уже 2 мая Г. К. Орджоникидзе и В. С. Ковалев не без большого личного мужества и риска — быть физически истребленными или плененными — направились на автомобиле с целью мирных переговоров в стан противника — наступавших немцев.
Непрошеные, наглые, немцы не заставили себя долго ждать — их военный разъезд встретил и остановил автомобиль в с. Чалтыре, всего в десяти километрах от Ростова, делегацию задержал и при усиленном конвое сопроводил в Таганрог.
В связи с занятием Таганрога, территориально относящегося к РСФСР, немецкому командованию был заявлен решительный протест. Орджоникидзе требовал объяснить, чем вызван внезапный захват Таганрога.
Позже из газеты «Донские известия» удалось узнать: надменный немецкий генерал ответил, что имеет приказ «свыше» занять еще и Ростов...
Делегация в тот же день 2 мая вернулась в Ростов. Военных сил, достаточных для отражения немцев, не было... Советские части и вооруженные рабочие оказались вынужденными отходить за Дон в сторону Батайска.
Спустя неделю город заняли немцы вкупе с белоказаками.
...Помнится, что в Ростове на щитах и заборах у домов 9 мая появилось обращение к населению германского коменданта полковника Фромма: «С сегодняшнего дня власть в городах Ростове и Нахичевани на Дону перешла в руки германских войск... Мы вас предупреждаем оставить всякую агитацию против германского начальства и спокойно приступить к работе на рудниках, фабриках и полях.
Все, которые будут мешать ходу нормальных работ, портить железные дороги, телеграфы, телефоны, разрушать сооружения, рудники и заводы и всякие предприятия, красть уголь и другие материалы, или своей плохой работой уничтожать старания благожелательных лиц, будут преследоваться со всей строгостью, вплоть до применения в необходимых случаях военной силы. Германские войска и охрана в случаях преступной деятельности разных лиц имеют приказ немедленно применять оружие...».
Пришельцы-чужестранцы свирепствовали, грабили, убивали, отправляя в Германию составы хлеба, угля и другие ценности. Немцы и белогвардейцы действовали сообща.
В газете «Приазовский край» за 1918 год от 27 октября сообщалось, как жестоко и безжалостно расправились оккупанты с теми коммунистами, кто не успел уйти за Дон и попал к чужеземцам в руки. 25 июня 1918 г. в Ростове во дворе немецких казарм без какого-либо судебного разбирательства были расстреляны семнадцать коммунистов...
В Ростове и Нахичевани, скорее всего формально, существовали местные самоуправления.
В Нахичевани ведал я электростанцией, водопроводом, пожарной частью... Случалось сталкиваться с немецким командованием. Выручил я однажды в первые дни захвата оккупантами Ростова до тысячи рабочих и среди них многих большевиков, выдав им пропуска для следования в Батайск за Дон. Спас их от верной смерти. Этот мой актив высоко оценил Ф. Э. Дзержинский при встрече в 1920 году...
Нахичеванское самоуправление влачило, собственно говоря, жалкое существование. Но однажды сюда пожаловал посланец немецкого городского коменданта. Последовало требование встретить «начальство»... Я не был главным лицом. Это позволяло мне поступать уклончиво и в известном смысле вольно:
Передайте господину коменданту, если ему угодно, то приглашаем его встретиться...
Такой ответ для адъютанта был, как видно, неожиданным. Постояв с минуту у двери кабинета, он безмолвно удалился. В окно, в сторону армянской церкви в городском садике, видно было, как четким шагом, в касках подошел и остановился отряд немецких солдат. Впереди выделялись осанкой и обмундированием по-видимому офицеры. К ним приблизился и адъютант...
Пауза в пять или десять минут. Она нам показалась получасовой. Давила неизвестность. Что же будет дальше? Сойдет или нет моя рискованная дерзость?
...По широкой лестнице снизу — густое звяканье шпор. Распахнутая дверь, на пороге, в окружении чинов, картинно обозначился высокий, сухощавый, на первый взгляд не свирепого, а даже, как показалось, интеллигентного вида полковник лет сорока пяти.
Я приподнялся, но из-за стола — для встречи — не вышел. Ждал, что скажет. Переводчик перевел слова полковника так:
Мы, немцы, пришли к вам, как друзья, — чтобы освободить вас от большевиков.
Я ответил:
— Прошу передать господину полковнику: о вашей дружбе жители города будут судить по вашим делам и действиям. Что же касается большевиков, то это — наше внутреннее и даже семейное дело!
Едва дослушав перевод, полковник весь вздернулся, стал выше. Последовал диалог, через переводчика, на глазах всей свиты.
Он: — Кто со мной говорит?
Я: — Я говорю от имени демократического рабочего самоуправления Нахичевани!
Он: — Что значит «демократического»?
Я: — 80 процентов рабочих, социал-демократов. Я тоже социал-демократ. — Среди свиты коменданта обозначилось любопытство.
Он (хлопнув в свою грудь): — Я тоже демократ! Я был редактором большой прогрессивной газеты!
Я (с ироническим кивком): — Возможно!
Он (уже без тени деликатности): — Мой штаб располагается в этом здании!
Я: — В таком случае наше учреждение прервет работу, а заводские рабочие, наверно, забастуют. Bыгодно ли это вам?
С минуту «штаб» совещался. Не знаю кто — возможно, один из пришедших, подсказал им другое помещение, рядом с облюбованным оккупантами. Последовал приказ, обращенный ко мне:
Первое. К шестнадцати часам дня навести через Дон наплавной мост.
Второе. Объявить рабочим и населению о сдаче оружия.
Третье. Выход или выезд из города возможен только по разрешению комендатуры.
Приказ был подчеркнут категорической фразой: «За неисполнение — наказание по закону военного времени!»
Спорить с оккупантами с глазу на глаз было бы бесполезно и смешно! Но как только назойливый посетитель и иже с ним удалились, я постарался, чтобы никто «не мозолил глаз»... И направился в Ростов. Среди неуспевших эвакуироваться за Дон оставались верные рабочие и те, кто одинаково ненавидел оккупантов и белогвардейцев.
В 16 часов с минутами из Нахичевани мне передали, что в качестве заложника вместо меня арестован Исаак Мясникян. Мне было ясно, что репрессия следует за непокорность немцам! В кругу товарищей решение вопроса было представлено мне. Я же решил его просто: вернулся в Нахичевань, явился в немецкую комендатуру и заявил:
— Так как я привык лично отвечать за свои поступки, то прошу освободить моего заложника.
Исаак был отпущен, а я — занял «свое» место... Чем это кончится, старался не думать. Ничего хорошего ждать не приходилось. В комендатуре ночью меня не тревожили, так что под утро я даже вздремнул. Не тревожили и большую половину следующего дня, а затем совсем неожиданно меня освободили.
Что же побудило полковника к такому шагу «гуманности»?
С момента моего ареста в Ростове и Нахичевани поднялся шум. Рабочие «Аксая» грозили забастовкой. Были и другие протесты. Назревала забастовка даже железнодорожников. Вполне вероятно, что решающее значение имело то, что немцы глубоко и рискованно проникли в край недоброжелательный. У них не было оснований доверять даже казачеству под знаменем «Войскового круга».
В города и станицы Дона все глубже и глубже проникали сведения об успехах партизан и красных конников Семена Буденного. Местное самоуправление удерживалось, пожалуй, на бытовых и транспортных импульсах. Нужен электросвет, необходим водопровод, необходимы железнодорожный и городской транспорт! Немцы временами заигрывали с казачьей знатью. Комендантом по Ростову и Нахичевани был тогда казачий полковник Греков, увековечивший свое имя фразой: «Хоть я и не юрист, но дело свое понимаю!». Что и доказал в действиях как антисемит и охотник поиздеваться над еврейской частью населения.
Узнав совершенно случайно от избегнувшего ареста рабочего о том, что случилось, я, размышляя над событиями, призадумался. Что стоило этому «не юристу» расстрелять или повесить десяток или два рабочих, заподозренных в большевизме? Да еще и накрытых с поличным?! Он как раз вызывает меня к телефону. Происходит диалог:
Вы отвечаете за электростанцию?
Кхе-кхе! Известно ли вам, что на вверенной вам электростанции найден склад оружия? Знаете ли вы, что все рабочие станции — банда большевиков?
Для осмысления моего ответа потребовалось секунд пять!
Извиняюсь, полковник, — сказал я, — но вы плохо осведомлены. Рабочие, на мой взгляд, скорее монархисты, нежели большевики! Что же касается оружия, то оно было выдано мною. Да, да, мною! Для охраны станции от бандитов. Прошу оружие возвратить! Неужели вы хотите оставить город без электросвета, развязать руки ворам и бандитам?
Ответа и приказа не последовало, но в трубке с минуту слышался неясный переговор, затем щелкнула рогулька телефона.
Ставка с моей стороны была «на пушку» — сработала! И, правду сказать, во второй половине дня я, теряясь в догадках, нервничал. Одним словом, готов был к неприятностям в отношении происшедшей стычки, о своих сомнениях предупредил даже семью. И каково было мое удивление и радость, когда двое рабочих, встрстив меня, до боли, горячо стали жать мои руки! «Пушки» все-таки выручила!
И дизели, за что я отчитывал прежде неряшливых дежурных, были очищены! Только оружие не было возвращено. Да на этом и не стоило настаивать: ведь головы-то были дороже!
Случилось мне в эти дни перехода власти из рук в руки выручить еще группу рабочих завода «Аксай» — всего около двух десятков человек. Подлинных, идейно убежденных, стойких большевиков среди них было человек шесть, а возможно и больше. Но наиболее видные из них — Филиппов (его я знал как большевика еще в Риге) и М. Матвеев, решительно порвавший с меньшевиками. Под моим покровительством находились подозреваемые в большевизме аксайцы. И надо сказать, что эти люди были настоящими советскими патриотами. Я не ошибся.
Бибик, А. П. Непрошеные // Сквозь годы и бури / Алексей Бибик. — Ставрополь,1975. — С. 396–401.
