Синяя и гладкая обложка журнала «Дон», ветер, солнце, лето 59-го... я сижу во дворе на каких-то досках-и читаю... Очень понравилось про дружбу Макара и Щукаря. Я тогда в третий класс перешел. (Помню, как удивился я позже, узнав, что там есть еще и начало; и первая часть мне долго казалась ненужным дополнением ко второй.)
Но теперь, конечно, надо было перечесть снова с совершенно иной, специфической точки зрения. Если в моем сериале Макар и Щукарь будут говорить так, как говорили казаки, — потеря смысла для сегодняшнего телезрителя будет ощутимой. А в каких-то случаях, вероятно, и принципиальной. Ну, например: если Щукарь скажет «ишо» вместо «еще» — тут никаких объяснений не нужно. Или если он скажет: «Эх, жизня наша курдюбая!» — то, хоть слово «курдюбая» мало кому известно, фраза в целом будет ясна всем. Выразительное слово, догадаться можно. А вот слово «кубыть» — я проверял — если его не знают, то и не догадываются. А как по-казачьи «горчица»? «Гардал». А «календарь»? Казак так не скажет. «Численник»! И вопрос «куда ты идешь?» по-казачьи звучит: «ты иде бегишь?». «Она до Верки побегла» — совсем не значит, что побежала. Просто пошла. А когда нужно сказать: «бегом!» — казак велит: «рысью!», но никто не должен вскакивать на коня.
Ну и всякие иные тонкости. Отсутствие среднего рода. (Воинственные люди казаки. Компромиссов не признавали.) Казачья песня XIX века: «Есть вино — пьем ее...». Устойчивые выражения: «сходить на двор» — пойти в туалет; «послухать, как земля гуцит» — поспать, отдохнуть (как правило, после обеда). И увлекательная идея использовать предлог «над» вместо предлогов «рядом», «возле», «у» и проч., и проч.
Так вот, если писать правдиво, то непонятно будет. А если писать понятно, то будет неправдиво. И не колоритно. И вообще неправильно. Как быть?
Очень просто: посмотреть, как выходил из этого положения Шолохов. Какова у него была мера, пропорция казачьих слов, переведенных на общерусский, литературный — и непереведенных, оставленных как в жизни. И эту пропорцию повторить. Ее предложил классик, она уже утвердилась, она проверена временем, — в общем, она оптимальна.
Тут я должен сделать некоторое пояснение. Привлекая меня в качестве автора, Чеботарев даже не подозревал, насколько он попал в точку. В десятку. В яблочко. Дело в том, что все детство — до школы — я провел с дедом и бабкой. А они были казаки. Многая их родня еще жила тогда на хуторе Груцинов Тацинского района (не знаю, есть ли этот хутор сейчас), и они там тоже когда-то жили, и фамилия их была Груциновы. В году, кажется, 19-м залетел на хутор ночью отряд — так и осталось неизвестным, белые то были или красные, — стал будить всех мужчин, выводить на берег, расстреливать и закапывать в песок. Успели расстрелять только половину хутора: начало светать, и они ускакали. Утром люди вышли — песок шевелится. Раскопали. Кто-то выжил. Но не — в ту ночь на хуторе не было. Но этo я к слову. Я другое хотел сказать: что казачья речь была для меня в начале жизни родной и единственной, я слышал ее изо дня в день, и с ее помощью общался с дедом, бабкой и соседями (мы жили на Гниловской, в шалеванной синей хатке под камышовой крышей), и не нужно было мне специально что-то изучать, а нужно было лишь немного впасть в детство.
Коломенский, М. Жизнь после жизни. Макар и Щукарь // Ковчег. — 2005. — № 5. — С. 43.
