ПОД КРУЧАМИ
Станицу Раздорскую я впервые увидел неожиданно – и долго не мог отвести от неё глаз, долго представлял себе, как выглядят эти, укрытые садами, далеко вытянутые вдоль Дона улицы. И думал, почему так получилось: о станице Старочеркасской известно больше и слышно громче, нежели о первой казачьей столице Дона?
Но тогда, зачарованный видом с горы Маяк, где в незапамятные времена стоял сторожевой казачий пост, я не спешил в станицу: уж слишком хорошо было у подножия заповедных склонов, вставших между хутором Пухляковским и станицей Раздорской; недаром мы с другом решили именно здесь, вдали от жилья, разбить палатку. Нас пропитывали терпкие лекарственные запахи полыни и чабреца. Впереди ширился Дон, спокойный и безмолвный: ни одного моторного звука не нарушало покоя; вместо моторок покачивались, засыпая, рыбацкие лодочки. На далёком берегу отчаянно горел одинокий огонёк; в тишину всё смелее вмешивались певучие голоса птиц да каркающий хор с острова Гостевого. А над нами плотно темнела уходящая под самое небо гора Маяк, подножье которой напоминало складки огромного одеяла. Ещё немного - и уж ничего было не различить, кроме звёздной туманности, былинной реки и горячего костра, вокруг которого детской гурьбой столпились любопытные тысячелистники.
А наутро я поднялся на гору, и перехватило дыхание от красоты просторов! Как на схеме, прорисовывался узкий, уходящий на Пухляковку Гостевой остров, в немыслимые дали плыл, изогнувшись, Дон, - и мгновенно открылись Раздоры: цветущим оазисом станица взбегала к ярко-зелёному холму и далее тянулась до лысой серой горы, словно говорившей: «Довольно!»
Не знаю, - наверное, с той поры мне хотелось, чтобы Раздоры подольше оставались для меня тайной. Ведь, приехав через месяц, в июле, на то же место, я не посмел зайти за Маяк. Видно, был не готов... Хватило и того, что и здесь, под горой, произошли изменения. Травы выжжены солнцем, склоны побурели, лишь изредка еле ощутимый ветерок доносил мгновенные, но томящие, как духи, ароматы. Вечер после жаркого дня показался особенно спокойным, умиротворённым, музыкальным.
Вспомнились вёшенские вечера, - там, в станице Вёшенская, в пору студенческой практики, я тоже уловил что-то мягкопоющее, какую-то романтичную неслышную мелодию. И сейчас хотелось тихо, душевно петь... А потом был костёр, был чай из чабреца, моховой накипью взросшего по склонам. И скоро вновь осталось от мира немногое - самое необходимое: небо в звёздах, река - и костёр, вокруг которого сокрушённо покачивались сухие тысячелистники...
Сокольский Э. Под кручами //Дон потаенный : краеведческие очерки / Эмиль Сокольский. Ростов-на-Дону, 2017. С. 183-184.
