Говорят, гасконец — только в Париже «гасконец»; в Лондоне или Берлине он уже «француз». Но бог с ним, с гасконцем, возьмём кого-нибудь поближе. Вот человек, родившийся и выросший на берегу… Миуса. Попав в Ростов-на-Дону, он отрекомендуется: родина — Матвеев-Курган. Но, попав в Москву, он уже, пожалуй, не скажет, что он матвеевокурганский. В Москве он скажет: я — донской. Донской казак. Оказавшись за пределами Российской Федерации, скажем в Средней Азии или Прибалтике, он определит еще шире: я — русский. На какой-нибудь международной встрече он почувствует новую грань и скажет: моя родина — СССР. Если он же сядет в космический корабль и полетит… а что, в нынешних условиях нет ничего фантастического в том, чтобы полетел в космос уроженец Матвеев Кургана, — кем он себя почувствует там?
Надо улететь слишком далеко от этой земли, чтобы ощутить себя уроженцем «человечества». Этот всеобщий уровень в человеке есть, он реален, но достаточно отвлечён от повседневности и вступает в действие лишь в соответствующих условиях.
Я не для того пробую сейчас всю эту лестницу, чтобы любоваться её универсальностью (хотя она действительно универсальна) или чтобы абстрактный абрис всечеловеческой души красовался на верхней её ступеньке (хотя эта ступенька по-своему прекрасна). Я охватываю лестницу, чтобы понять, какая именно ступень её является существенной «здесь и сейчас». Здесь, где стою, — на донской земле. Или на другой земле, но взятой конкретно. Сейчас, когда тридцать шесть мирных лет с непривычной настойчивостью ставят перед нами вопрос о традициях. И великие теории социальной перестройки общества должны быть подкреплены и выверены буднями. И великие лозунги (скажем, лозунг о дружбе народов) реализуются в повседневном полиэтническом взаимообмене, так что это уже и не «лозунг» даже, а ставший повседневным «духовный быт». Человек конца двадцатого века, переживший две мировые войны и знающий, что такое социальные сдвиги глобальных масштабов, ощущает себя, как после хорошего шторма. Он припоминает. Он ищет концы нитей. Он хочет почувствовать себя человеком традиции. Человеком восстанавливаемой традиции. Или человеком начинающейся традиции, всё равно. Человек опустился на землю после взрывов, сдвинувших пласты. Он видит, как земля неровна, как неповторима и реальна. Человек хочет связи с этой землёй. С этой, а уж потом — и с «земшаром»! Вот почему человек с такой настойчивостью вспоминает всем, что он — гасконец. Жемайтиец. Донской казак. Он не хочет быть «всечеловеком». Вернее, так: он готов быть «всечеловеком», но лишь при условии, что и его конкретная родина будет представлена на «всечеловеческом уровне». Он полетит в космос! Но в космосе должны узнать, что он с берегов Дона. Или Миуса. Или Кундрючки.
Попробую определить эту ситуацию на языке диссертантов: сегодня самосознание с особенной остротой идентифицирует себя на этническом (национальном) уровне у небольших народов и на субэтническом (провинциальном или региональном, к примеру) у больших. На универсальной для всех народов лестнице духовного самосознания, спускающейся из общечеловеческих высей к повседневному существованию, сегодняшняя личность прежде всего ищет ступень, соразмерную задаче: ощутить разом как неповторимую пластичность твоего бытия, так и духовность его, «вселенскость», «всемирность». В нашем литературном обиходе эта ступень иногда обозначается сейчас словами «малая родина». Только не надо застревать на банальном пейзаже: «две берёзы у околицы». Околица — символ, образ. А суть — в ощущении конкретности духовного достояния. Или в ощущении духовности того, что тебе «досталось», — твоего «уголка вселенной». Я здесь стою.
Наша литература последних полутора десятилетий неспроста выдвинула в центр наших раздумий соотношение всечеловеческих, глобальных процессов с тем, что делает человека — человеком «этих мест», «этой земли». Можно называть это «малой родиной», а можно и иначе: «локальным», «местным», «национальным» или «региональным» колоритом — как хотите. Но эта та самая ступень, на которой для современного человека небо встречается с землёй. И литература это чувствует.
Писатель и Родина : «круглый стол» журналов «Дон» и «Литературное обозрение» // Дон. — 1981. — № 10. — С. 21–23.
