Жителей Нахичевана, не считая пяти окрестных армянских селений, 12.000. Жизнь в этом городе однообразна и скучна. Женщины и девушки ведут нездоровый и сидячий образ жизни; многие из них ста­новятся жертвой болезни, именуемой чахотка, что неудивительно, ибо в Нахичеване, как и вообще в Азии, потребляют много мучного, а это весьма способствует развитию среди молодых людей болезни, именуемой золотухой. В юношеском возрасте (когда формируются грудные железы и половые органы и кровь обильно притекает к этим частям тела) золотуха создает благоприятную почву для того, чтобы бациллы чахотки отделялись от крови и оседали на ткани легких. Довольно часто наблю­дается тут среди юных девиц и женщин болезнь, именуемая бледной немочью (chlorosis). Причиной ее возникновения считается сидячий образ жизни, от которого и происходит неправильная циркуляция крови, и это тоже способствует развитию чахотки. Но разве девушка, которая чахнет и желтеет и довольно часто приобретает даже зеленый цвет лица, разве она попадает к врачу, который излечил бы ее от губительного не­дуга? Горько, но лечат больную девушку так: прежде всего надрезают крестообразно головку лука, вкладывают в разрез семь ломтиков сала, все это кладут на ночь больной под голову, на следующий день больную заставляют разжевать кусок сахара и три раза плюнуть на эту луковицу, затем луковицу заворачивают в лоскут от платья больной и бросают на перекрестке, или у заброшенной мельницы, или в бане, или на берегу потока, или в овраге, где имеется несколько деревьев. Считалось про­явлением большой заботливости со стороны матери, если она приглаша­ла к больной девушке старуху-знахарку, которая «лечила» колдовством, «вызывая испуг» с помощью расплавленного свинца. Иногда мать приглашала какого-нибудь шарлатана, чтобы он прочел над изголовьем больной главы из книги «Ахтарк» или из «Урбатагирка».

Медицина могла бы рассказать много печального об этом городе. Но как среди азиатских наций, так и в Нахичеване подлинная медицина до сих пор еще не пользуется должным уважением. Больной скорей согласится принять из рук шарлатана, или знахарки, или невежествен­ного цирюльника любые снадобья, даже такие, которые являются смер­тельным ядом, чем лекарства, которые советует настоящий врач. Боль­шая часть жителей города и поголовно все жители деревни в случае заболевания предоставлены одной только милости природы. Но все-таки смертность не могла бы так свирепствовать, если бы невежественный, но жадный до денег простолюдин не пользовался тем, что попадаются люди еще более невежественные, чем он сам, и не осмеливался в грязных сапогах вторгаться в священные пределы медицины; он дает больному такие лекарства и в таких дозах, что и здоровый не выдержит, не то что человек, уже измученный болезнью.

И в этом городе всякий, кому не лень, почитает себя врачом. Из них одни — чернокнижники, другие лечат нашептыванием, третьи — колдовством, иные поят декоктом, иные же, а именно цирюльники, считают чуть ли не своей профессиональной обязанностью кстати и некстати пускать кровь и ставить пиявки. Давно практикующий в этом городе доктор медицины Егор Иванович Ткачев наш ученый друг; рассказывал, что ежегодно в мае огромная яма, находящаяся позади лавки цирюльника Ованеса, наполняется человеческой кровью; и в городе подобных ям немало. В самом деле, как только наступает май, считается необходимым пустить кровь. Больной пускает себе кровь в надежде выздороветь, а здоровый — чтоб сохранить здоровье. И если человек здоровый или больной пойдет к цирюльнику, первым делом тот предложит ему пустить кровь, потому что за это он получит двадцать или двадцать пять копеек сребром. Так называемый цирюльник — это невежественный мужлан, ни чем не разбирающийся, полный неуч. И все же есть цирюльники, кото­рые в глазах простого народа, не в пример врачам, пользуются большим уважением и почетом. Цирюльнику нет дела до того, чахотка ли у больного или перемежающаяся лихорадка (febris intermittens): он полоснет пинцетом и тогда только приложит к открытой ране промасленную вату, когда в медный таз набежит фунта два крови, а кровь примет белесоватый оттенок. Ему нет дела, ему совершенно невдомек, что и без того разжиженная кровь обратит простую лихорадку в нервную лихорадку (febris nervosa). Кто может поручиться, что он не даст больному еще немного и сулемы, чтобы скорее излечить?..

Азиаты вообще имеют обыкновение зависящие от них дела тянуть в продолжение долгих лет, со всей возможной медлительностью, но в то же время требуя от других, чтобы все у них делалось мгновенно, как по мановению волшебного жезла. Их страшно сердит, когда кто-нибудь немного затягивает выполнение порученного дела, вернее даже не затягнвает, а все делает спокойно, хотя бы и старательно. Нахичеванцы и от врачей требуют именно таких скоропалительных результатов. Точно так же бывают они недовольны, когда прописанные лекарства нравятся здоровым родичам больного своим запахом и вкусом и т. д. Если же они заметят, что белое лекарство из черной бутылки окрашивает серебрянную ложку в пурпурный цвет, а потом ложка чернеет, и больной потом умирает, то все начинают строить самые дикие предположения! «Врача судить надо!», «Совести у него нет», «Для него, что человек помрет, что курица подохнет — все равно». «Что это у него за лекарство? Разве мож­но давать такое лекарство? Оно как огонь!», «Если уж и серебро не вы­держивает и чернеет, как же могли не сгореть желудок и кишки у бла­женной памяти покойника?». Иной и подумать не хочет, что желудок и кишки покойного были не из серебра! Не хочет он убедиться, что в деревянной ложке этого изменения цвета не произошло бы. Лекарство обычно предписывается принимать через час или через три часа по столовой ложке или по одной пилюле (pilula) в день. А есть такие, ко­торые ропщут: «Ну, как может помочь больному такое мизерное коли­чество?» Одной из характерных черт азиата является отсутствие чувств меры во всем. Он даже в лекарствах не хочет понять, что их польза или вред часто зависит от дозы. Один или два грамма какого-нибудь лекарст­ва могут быть спасительны при данной болезни, а три или четыре гра­мма — могут оказаться смертельными. На основании вот таких, по-азиатски невежественных доводов распространились в этом городе сплетни о на­шем ученом друге, скромном и гуманном докторе Франце Ивановиче Герревине. Что ж делать, если народ не знает ему цены?! Что делать, если народ не знает, что следует осмотрительно вводить в организм инородные тела; не знает, что всякое лекарство, как бы оно ни было полезно для лечения определенной болезни, все же вредно для организ­ма вообще; не знает, что один лишний грамм лекарства может очень дорого обойтись организму. Уже лучше выздороветь естественным пу­тем, на два дня, на две недели или два месяца позже, чем намного раньше, но с таким риском для жизни. Нужно знать и то, что лечению всякой болезни в значительной мере содействует сама природа, и что природа не может подчиняться какому-нибудь понуждению.

Налбандян, М. Л. Дневник / [пер. М. Геворкяна] // Сочинения : в 2 т. / М. Л. Налбандян. Ереван,1968. Т. 1. С. 321–324.