Огромный белый айсберг «Дома Советов». Крепость госбанка под зеленым куполом. Залитый солнцем проспект с широченными тротуарами–аллеями. Усатый всадник с шашкой на красавце-жеребце, рядом, по обе стороны, внизу, у ног коня — рабочий и матрос, поднимающийся для броска, чтобы — по мнению ростовчан — метнуть гранату в сонный горком партии и горисполком. Посредине сквера возвышался единственный пока в казачьем крае конный памятник в честь гражданской войны. И вырос он именно на том месте, где когда-то сиял серебряными куполами собор Святого Александра Невского, великого воителя и заступника Руси… Бушевали и схлестывались в смертельной схватке здесь когда-то людские страсти, лилась человечья кровь...
— Ростов даже намного лучше Парижа, — продолжал миллионер. — Одни женщины наши чего стоят!
— Неужели наши лучше парижанок?
— Сравнил!.. Наших казачек... с какими-то зелеными кобылками-кузнечиками. Парижанку же и ухватить не за что.
<…>
Мимо машины пролетали по обе стороны чередой дома, деревья, скверы, мелькнул бронзовый человечек-коротышка с растопыренной пятерней и увековеченными его словами на мраморном постаменте: «Черт возьми... хочется жить и жить!» Город увиделся Ивану вдруг свежо и ярко, будто юноше, впервые, как когда-то в пятидесятые годы...
Впереди, слева, у просторной для парадов площади, выросло здание драмтеатра, похожее на гигантский трактор «ЧТЗ», смотрящее лобастым экраном в сияющие и расплывающиеся в мареве заречные степные дали. Памятника в честь Победы над фашизмом еще не выросло, ничто пока не заслоняло простор заречья.
Уж такого оригинального здания, как ростовский театр, нет не то что в Париже, но и ни в одном городе мира!..
Эпидемия с возведением памятников, когда заезжие скульпторы-шабашники вместе с высоким начальством открыли в Ростове «Клондайк» и стали загребать огромные деньжищи, еще только-только начиналась... Пока первым поднялось на западной окраине, в кольце трамвайных рельсов, также невиданное для всего мира — уродливое чудо модернистов-скульпторов — «Древо жизни», похожее на стадо сгрудившихся верблюдов, куда, в укромные углы, теперь забегал народ.
У железнодорожного въезда в Ростов и выезда на Кавказ, у Дона, на полынном косогоре рос памятник в честь революционных ростовских событий 1902 года. Это будут две массивные фигуры рабочих, нечто вроде Минина и Пожарского, только в ростовском варианте. Два обнаженных до пояса мускулистых мужика, один — пытается встать, опираясь рукой на наковальню, а другой уже выпрямился, воздел руку с чем-то скомканным и пока еще не развернутым, непонятным, то ли рубахой, то ли знаменем.
<…>
Из дореволюционных памятников в Ростове сохранилась после всех потрясений лишь колонна императора Александра II Освободителя. Ободранная, без мемориальных плит и надписей, торчала она декоративным украшением в парке Вити Черевичкина, известного всей стране пионера-голубятника. А на постамент императрицы Екатерины, воздвигнутый в честь переселения на Дон благодарными армянами, взгромоздился бородатый и патлатый Карл Маркс, абсолютно никому лично в Нахичевани неизвестный.
Геращенко, А. И. Ростов-папа : роман-хроника о временах застоя, перестройки и смуты. Ростов-на-Дону, 2002. С. 37–38.
