Никифор влюбился, когда отцвели тёрны. А тёрны у Зимогонов стояли знатные, непролазной гущины. Уже не один год косил досадливым оком на них Игнат, да всё руки не доходили и не поднимались.

Тихой сапой расползлись тёрны по низу огорода, невидимо пронизывали корявы­ми жилистыми корнями свободную землю, торжествующе выгоняли на белый свет такие же жилистые и корявые побеги.

Казалось, сама природа этой цепкостью и жизнестойкостью вознамерилась рас­платиться со своим чадом за неудачный внешний вид.

И только раз в году, на короткий весенний час, обливались тёрны снизу доверху чистым белым цветом, становились издали похожими на лёгкое летнее облако, пухово опавшее с неба на холодную и неприветливую ещё землю.

В зимогоновских тёрнах не жили даже собаки и воробьи, таким дурным чертопо­лохом стояли они. Ни щёлочки, ни одной пробитой тропинки. И только Никифор, шестилетний владелец тёрнов, знал сюда ход, здесь спасался от докучливого мате­ринского взгляда, здесь — даже в ясный солнечный день — лежала-полёживала знатной барыней влажная сумеречь, и Никифор обретал такую выстраданную и желанную для самого младшего в семье свободу.

Было у него здесь «кубло» — обжитое место. И здесь же нашлось бы многое из бесследно пропавшего в хозяйстве и в доме, что искала напрасно и не могла найти мать, а то и соседи.

Нашлась бы здесь целая и не такая старая уж клеёнка со стола в саду (досталась Бурану ни за что: на него пало подозрение, что затянул куда-то по своей собачьей дурости. Буран, конечно, видел Никифоровы «добытки», но терпеливо перенёс хозяйс­кий крик и трёпку, не выдал. А потом, будто и на самом деле всё понимая, сдержанно принимал Никифоровы виноватые ласки и объяснения). Нашлось бы и старое ватное одеяло, и большой кухонный нож с нанизанной на лезвие до самой ручки консервной крышкой — «от бандитов» защита, и кое-что из отцовской мастерской: устраивался Никифор хотя и с оглядкой, но обстоятельно, по-мужицки.

Никто его здесь не тревожил: родители то ли действительно не догадывались, куда он исчезает, то ли делали вид. И когда долетал материн (чаще всего) сердитый зов, и он, выждав немного — не забудет ли, не передумает звать? — всё же вынуж­ден был выползать по-солдатски из своего убежища, то никогда не шёл во двор по стёжке между грядками, огородом, а рысью давал безопасный крюк и влетал во двор с выгона, с противоположной совсем стороны.

Косенко, Н. Когда отцвели тёрны : рассказ // Дон и Кубань. 2011. № 1. С. 20.