Вечер. Давно погасла заря. Высоко над дремлющими тополями поднялась одинокая луна. Вокруг — сонная тишина: ни звука, ни ветерка.

Мишка тихонько загребал веслами. За кормой дробилась на мелкие золотые осколки луна. Вытянув шеи, путешественники сидели на мостке, настороженно смотрели по сторонам.
<…>
Наконец он сделал два сильных взмаха и направил шлюпку в какую-то черную дыру. В камышовых зарослях. Еще взмах — и шлюпка нырнула в прогалину, пошла в узком и темном «тоннеле». Запахло болотом и стало прохладно, как в погребе. Проход настолько узок, что весла то и дело цеплялись за стены густых высоких камышей.

<…> Минуты через три шлюпка выскользнула на широкий залитый лунным светом плес. Сразу стало светло и теплее. Правый берег, заросший мелким камышом и чаканом, был подернут голубоватой, точно утренней дымкой. Каждый листок, каждая стеблинка так четко отражались в воде, будто не плес под ними, а огромное зеркало. Плес казался бездонным: если смотреть из шлюпки в воду, то в ней глубоко-глубоко такое же голубое небо с луной и с белым облачком возле луны.

Все здесь, в протоке, казалось уснувшим: и камыши по берегам, и отдельные мелкие кусты чакана среди плеса. Но спало не все. Вот над водой пролетел длинноносый кургузый зимородок. Летел один, а казалось, два: один в воде вверх брюшком, другой над водой. Из-под кустов вдруг взлетели цапли. Одна, раскорячившись, рванулась вверх, другая — в бездонную глубину плеса.

Шлюпка шла то широкими затонами, то узкими проходами. Наконец берега развернулись вправо и влево, и перед изумленными глазами путешественников открылась широкая светлая гладь морского залива. И если бы не многочисленные кусты осоки по заливу, если бы не далекие-далекие огоньки бакенов, то можно подумать, что кончилась земля и шлюпка повисла в воздухе.

Гасенко, Г. С. В путь-дорогу дальнюю. Ростов-на-Дону, 1968. С. 60–61.