Мне, читатель, хочется еще раз побеседовать с вами все на ту же пресловутую тему экономического упадка, обеднения казаков. И побеседовать вот о чем.

Факт разорения казаков — факт бесспорный; на приз­нании его сходятся решительно все. Теперь вопрос заключается лишь в той точке зрения, которую пыта­ются установить на причины, породившие этот факт, и на меры, способные, если не устранить, так хотя ослабить это всеми признанное падение экономического благосостояния. Точек зрения здесь может быть уста­новлено несколько. Но их можно классифицировать в две большие группы: точка зрения личная, если можно так выразиться, и общественная.

Придерживающиеся первой точки зрения думают, что все зло, все беды, какие испытывает казачество, зависят исключительно от личных свойств казака, недостатков, пороков, какими он преисполнен, дурных привычек и наоборот — от отсутствия в нем доброде­телей. Те доводы, которые при этом приводятся, ка­жутся очень убедительными. В самом деле, казаки, на­пример, пьют, и хорошо-таки пьют, а это несомненно крайне вредно отражается на хозяйстве: с этим и спо­рить никто не станет. Ясно, стало быть, что если бы казаки вдруг сознали вред пьянства и перестали пьянствовать, хозяйство их несомненно выиграло бы. Дальше: казак ленив, у него нет инициативы, нет настойчивости, нет уменья наиболее целесообразно, продуктивно воспользоваться естественными богатствами. Он не умеет, не хочет во-время и как следует вспахать, во-время посеять. Он не добивается, не ищет луч­ших, более рациональных способов обработки, не делает попытки перехода к более интенсивной культуре; он довольствуется тем опытом, тем примитивным знанием, которые перешли к нему от дедов и прадедов. Та: площадь рабочей земли, которая находится в распо­ряжении казака, при более рациональной обработке не только прокормила бы его, по и создала бы цвету­щее благосостояние. Возьмите вы какого-нибудь фермера или немецкого крестьянина и посмотрите, что они делают на такой же площади.

Помимо неудовлетворительности самой техники обра­ботки, — говорят дальше, — абсолютное количество вкла­дываемого казаком в землю труда незначительно; казак всячески старается увильнуть от работы.

He в том дело, что казака непосильно давит служба, снаряжение, обмундирование, приобретение лошади; де­ло не во внешней обстановке, не в учреждениях, не в общественном складе, а в личных свойствах казака, в том, что он лентяй, пьяница, мот, разбойник, расточитель, хвастун и проч. и проч.

Вот как объясняет одна группа лиц экономический упадок казаков.

Другие же, наоборот, утверждают, что на благосостояние казака исключительное влияние оказывает имен­но общественный склад, все то, что извне влияет и определяет жизнь казака. Не в том дело, что казак лентяй, пьяница, разбойник, мот, невежда и вообще собрание всяких зол и пороков, а в том, что внешняя обстановка душит его, подавляет; все равно, если бы он и капли в рот не брал, положение по существу-то ни на йоту не изменилось бы.

Огульное обвинение народной массы в лени, пьян­стве, мотовстве и проч. — шаблонное, избитое обви­нение, ровно ничего не объясняющее. Этим исстари пробавляются «Гражданин» и «Московские ведомости». Жизнь слишком сложна, чтобы подходить к ней исклю­чительно с точки зрения моралиста. В самом деле, возьмем хотя бы пьянство казака. Но разве мужики, крестьяне в России меньше пьют? Разве душевое потребление спиртных напитков на Западе не выше, чем у нас? Почему же там не делают из этого исключительного первичного фактора экономического расстройства? Почему там принимают во внимание всю сложность окружающей жизни?

Господа моралисты ужасно смешной народ; они, обращаясь к казаку, например, со строгим видом говорят: «Послушай, братец, зачем ты пьешь? Ведь нехорошо, хозяйство от того терпит убытки, разоряешься, же­ну, детей обижаешь, на службе оказываешься неис­правным. Нехорошо! А ты воздержись, не пей. В семью придешь, ежели грамотный, почитай там что-нибудь душеспасительное или историческое, а если неграмот­ный, так побеседуй насчёт хозяйства, насчет того-сего. А пить нехорошо, от этого вы и разоряетесь».

На это тот, почесав затылок, может резонно от­вечать: «Эх, вашскблагородие, выпиваем, так точно, пьем; ну только, иначе никак нельзя. Теперича, ежели сказать, возьмем город али самую маленькую станицу: соберутся господа, два-три человека, глядишь — клуб; вместе, значит, гуторят, али карты, али танцовать зачнуть. Ну, наш брат! Приедешь с поля, с работы, на­моренный, значит, в поле то и делал, что с быками только разговаривал, али плуг выворачивал, али стога метал, и захочется, вашскблагородие, просветление в мыслях сделать. Куда же? В кабак, потому некуда больше. Оно, конечно, посидеть бы в семье, да почи­тать книжку, — ну, только народ мы грубый, прямо сказать — необразованный народ, грамотный из нас — десятый, а есть так, что на весь хутор два-три гра­мотных. Как же тут быть?».

И он совершенно прав. В самом деле, почему для интеллигента органическая потребность в отдыхе, в разнообразии считается естественной, необходимой и правильной, а вот чуть дело коснется темной массы, предъявляются совсем иные требования. Я вовсе не защищаю пьянства, как необходимый атрибут отдыха, я только устанавливаю законность последнего, а по­чему он принимает именно такую уродливую форму — это вопрос другой.

В былые времена за Москва-рекой существовали бои: бились тяжело и жестоко, выбивали друг другу зубы, глаза, ломали ребра. Это, несомненно, также была форма отдыха; теперь этого нет. Что же вы ду­маете, господа моралисты довели до сознания массу, что нелепо в виде отдыха ломать друг другу челюсти и ребра? Нет, они меньше всего повинны в этом. Это сделал весь уклад теперешней жизни: школа, грамот­ность, книжки, общий культурный подъем. Прежде се­рый люд мог идти или в кабак, или на бой, больше некуда было; теперь он идет в театры, идет на чте­ния, которые устраиваются для него в разных частях города.

Так в чем же дело? Да в том, что недостаточно прийти, все равно — к мужику ли, к казаку — и сказать ему: ты пьяница, а пьянство порок, перестань же пить, — недостаточно этого, а нужно самые условия, в каких он живет, изменить, нужно предложить ему вместо кабака что-нибудь другое, более благородное. Этой простой истины не хотят признать господа мо­ралисты.

Другое обвинение, предъявляемое к казаку, это то, что он лентяй. Наивные люди! Если вы подумаете хоть немного, вы увидите, что абсолютное количество тру­да, вкладываемого казаком в землю, теперь гораздо больше, чем в прежние времена. Почему? Да потому, что площадь запашки значительно расширилась срав­нительно с прежним временем, несмотря на общее сокращение надела; прежде казак засевал 2-3 деся­тины, теперь на худой конец и самый бедный засевает 5, 6–7 десятин, потому что земля стала меньше да­вать. Правда, прежде в более широких размерах ве­лось скотоводство, но оно безусловно не требует такой интенсивной напряженной работы, как хлебопа­шество. Конечно, встречаются отдельные лица, кото­рых съела лень, но переходить отсюда к огульному массовому обвинению в лени по меньшей мере без­основательно.

Упреки казаку в отсутствии у него инициативы, энергии, настойчивости и проч. имеют такую же ценность. Ведь оттого, что мы будем долбить постоянно, что казак пьяница, невежда, без всякой инициативы, он не станет трезвым, энергичным, не приобретет инициативу, настойчивость. В чем делают грубую ошиб­ку моралисты, так это в том, что симптомы при­нимают за причины, они одно подменяют другим, и тем вводят в заблуждение общество, давая неверное освещение, а ведь это нехорошо. Кто хочет послу­жить родному краю — не должен ложно отвлекать вни­мание общества.

Серафимович, А. С. Моралисты // Полное собр. соч. Москва ; Ленинград, 1930. Т. 2. С. 179–184.